Александров не прекращает поиски на протяжении более четверти века своей карьеры. Едва ли его можно назвать художником одного стиля, ибо к каждой опере он старается подбирать свои ключи, говорить с каждой на разном языке. Но всякий раз в его интерпретациях чувствовалась либо ирония, либо то, что не давало ни ему, ни слушателям попасть в плен и сон только лишь прекрасных мелодий: желание любыми средствами увидеть истинную психологическую правду оперного шедевра, а то и вовсе пойти против сложившегося мифа и смело сказать свою правду.

Однако с недавних пор в его творчестве наметилась декоративная тенденция создавать просто красивые спектакли. Такими получились опера «Искатели жемчуга» Бизе, где трудно было не заметить некоторого крена в сторону пышного постановочного китча с намеками на бессмысленную, доходящую до абсурда вампучность. Режиссерский критицизм в «Искателях» тщательно спрятался в кустах, так и не появившись. В «Корневильских колоколах» Планкетта критицизма не оказалось и в помине: спектакль, художником-постановщиком которого выступил постоянный партнер Алксандрова Вячеслав Окунев, создан для сладкого забвения, для переноса во времени лет эдак на сорок назад, в эпоху застоя, на студию советского телевидения. После спектакля больше всего хотелось себя ущипнуть, чтобы понять, в каком времени находишься.

Оперетта поставлена, как если бы на дворе был 1877 год, когда и режиссеров-то настоящих не было. Абсолютная редкость на российской сцене, эта оперетта изобилует не утратившими свежести мелодиями, задиристыми хорами и ансамблями, которые по выходе из театра продолжают крутиться в голове, как стопроцентные хиты. Среди них лидирует песенка-эмблема оперетты «Диги-диги-дон-дон», исполненная Жермен, племянницей богатого фермера Гаспара, главного привидения оперетты.

В плотном сюжете «Корневильских колоколов» сплетается несколько линий, пересказать которые в двух словах не представляется возможным. Если попытаться обобщить, то ее целью видится восстановление справедливости, возвращение честного имени, а вместе с ним и причитающегося наследия. Служанки должны оставаться служанками, а благородные господа получать руки благородных дам. Режиссер поставил оперетту так, что как будто нарочно скрыл свое отношение к персонажам, не голосуя ни за одного из них. Может быть, в этом тоже проявился определенный новый тренд гармонизации публики, живущей в ежедневном стрессе, приучающейся нетолерантно ругать всех и вся самой неприличной бранью в порыве качания прав. Как бы то ни было, но солисты театра Александрова работали с повышенной самоотдачей, получая удовольствие от ретро-стиля в сопровождении оркестра под руководством Александра Гойхмана. Сопрано Евгения Кравченко создала мощный многовекторный музыкально-драматический образ эмансипированной Серполетты. Как цветок невероятной красоты раскрывалась по своей линии романтичнейшая Софья Некрасова в партии Жермен, под стать ей идеальной парой оказался и знойный баритон Ядгар Юлдашев в партии маркиза Анри де Корневиля.

В «Орфее в аду» Оффенбаха – названии, к слову, не менее редком в реалиях российского музыкального театра – Юрий Александров решил «оторваться по полной», потешить свое режиссерское самолюбие. В очередной раз можно было убедиться в силе гения Оффенбаха, чей злой сатирический задор не утратил актуальности до сих пор. В этот раз, после известных невеселых событий в Европе, стало понятно, откуда идут истоки французского юмора Charlie Hebdo – из глубин французской культуры. С какой беспощадностью насмехались они над мифом об Орфее и Эвридике, предав его сильнейшему окарикатуриванию, подогнав под него тему унылости брака и супружеской неверности. Правда, тогда все было намного скромнее: Оффенбах вместе с Кремье и Галеви высмеивал прогнившую и беспомощную верхушку власти с помощью греческих богов. Но высмеивал безжалостно.

Юрий Александров выбрал объектом своих стрел правительственную номенклатуру, где Юпитер предстал с лохматыми бровями Леонида Ильича. «Пантеон» предстал пред очи современного зрителя во второй картине I действия – на «Олимпе», беспечно отдыхающим где-то на черноморском курорте, в чем не заставили сомневаться статуи девушек с веслом. Режиссер напомнил, на что ориентировались отечественные партработники в своем стремлении попасть в рай – на ту самую древнегреческую Аркадию, о которой всем им навевал ассоциации плодородный солнечный Крым.

Многофигурная композиция в одной из мизансцен выстроилась ничуть не хуже, чем на картинах не то Ильи Глазунова, не то Комара и Меламида. А во второй картине II действия – в «Аду» Александров, словно стараясь соответствовать истинному назначению остросоциальных и не менее острополитических французских оперетт, напомнил о плясках девиц из Pussy Riot, разместив их в глубине сцены, словно перед адским алтарем.

Солисты Театра музыкальной комедии, большие мастера своего дела, честно отрабатывали сценарий, но в разговорных сценах невероятно застревали, теряя поддержку, энергетику и пластику, даруемую музыкой. Местами казалось, что дерзкий замысел режиссера встречает какое-то сопротивление с их стороны, либо у режиссера не хватило времени на то, чтобы привести свой сатирический механизм в полную боевую готовность.

Фото Юлии Кудряшовой