«Заслуга» и итальянцы на фестивале Ростроповича

На протяжении двух вечеров в БЗК в рамках фестиваля Ростроповича выступали легендарный ЗКР из Петербурга и Филармонический оркестр Джоаккино Россини из Пезаро. Приезд второго мог бы показаться даже более важным: дескать, «заслуга» (как по-свойски именуют ЗКР в музыкальных кругах Северной столицы) уже не та, что при Мравинском или Темирканове, который, кстати, только за последнее десятилетие неоднократно привозил ее в Москву, а вот визит оркестра из Италии по нынешним временам – нечто экстраординарное, особенно если это титульный коллектив знаменитого оперного фестиваля. На деле, однако, все выглядело иначе. В первом случае это действительно было настоящее событие, более масштабное и внушительное, нежели кто-либо ожидал. Во втором – нечто необязательное и даже отчасти провинциальное. Но – обо всем по порядку.

ЗКР привез в Москву Третью («Литургическую») симфонию Онеггера и Четвертую Шостаковича. Программа, что и говорить, весьма амбициозная и не то чтобы очень «съедобная» даже для относительно широкой аудитории. Тем не менее зал был полон, и уходили до окончания считанные единицы.

Когда три года назад Юрий Темирканов передал бразды правления коллективом Николаю Алексееву (до того в течение ряда лет работавшего там вторым дирижером), это не вызывало особого энтузиазма: «нам бы кого помасштабнее и похаризматичнее» – говорили филармонические завсегдатаи. Замечу, что после неудачного дебюта в Большом (премьера «Снегурочки» в 2002-м) я и сам относился к Алексееву с предубеждением, хотя за пультом его с тех пор так и не видел. Вечер в БЗК все расставил по местам. Оркестр предстал в превосходной форме, и роль в этом его нынешнего шефа не стоит недооценивать. Даже несмотря на шлейф – Третью Онеггера ЗКР шестьдесят лет назад играл здесь же с Мравинским (запись того концерта издана «Мелодией»), а Четвертую Шостаковича записал позднее с Рождественским, – нынешнее исполнение этих произведений отличало высочайшее качество, а интерпретации маэстро были не только убедительными, но и впечатляющими. Особенно по части Шостаковича, чье имя по праву носит Санкт-Петербургская филармония.

Кстати, любопытный момент: Четвертая исполняется у нас не то чтобы слишком часто, однако уже на следующей неделе она прозвучала еще и в КЗЧ, где ее сыграл светлановский ГАСО под управлением Филиппа Чижевского. На том концерте быть не довелось, но трансляционную запись симфонии я послушал. Едва ли стоит оценивать игру двух выдающихся наших коллективов в категориях «лучше/хуже». Музыканты были на высоте в обоих случаях. А вот дирижерская интерпретация, на мой взгляд, оказалась более захватывающей, да, пожалуй, и более адекватной замыслу композитора все-таки у Алексеева. У Чижевского она была, возможно, в чем-то интереснее и тоньше, вот только сам подход показался чересчур рассудочным. Дирижер словно бы смотрел на эту партитуру сквозь призму позднего Шостаковича и прежде всего – Пятнадцатой симфонии (которую дирижировал не далее как в прошлом сезоне). Формальное основание к тому имеется: в Четвертой мы слышим то самое загадочное перестукивание ксилофона и том-тома, что и в последних тактах Пятнадцатой. Кроме того, для дирижера, похоже, гораздо важнее были внутренние связи этого произведения с европейским экспрессионизмом (не случайно в пару симфонии он поставил Концерт для скрипки с оркестром Берга), нежели отражение общественно-исторического контекста. Но возможно ли забыть, что написана-то симфония в 1936 году, и как раз к моменту, когда готовилось ее исполнение (состоявшееся, однако, лишь четверть века спустя), каток террора добрался уже и до самого Шостаковича, хотя и ограничился в его случае морально-идеологическим аспектом. Четвертая симфония свидетельствует со всей очевидностью, что композитор и до того прекрасно понимал, что именно происходит в стране. В интерпретации Алексеева мы словно бы кожей ощущали эту давящую атмосферу эпохи. У Чижевского же автор не столько находится в гуще событий, сколько рефлексирует по их поводу, да еще и с большой временной дистанции. Отсюда – умеренность динамической шкалы, преобладание медитативности. Что ж, и такая трактовка по-своему правомерна, особенно если воплощена на столь высоком качественном уровне.

***

То, что было заявлено как Филармонический оркестр Пезаро, оказалось всего лишь малой его частью: на сцене восседало около двадцати музыкантов, количество коих то несколько убывало в сочинениях, рассчитанных исключительно на струнный состав, то чуть возрастало за счет духовиков. За пультом стоял лишь в прошлом сезоне возглавивший коллектив Лука Мария Теста, чье имя прежде встречать не приходилось (да и то сказать: в его послужном списке, приведенном в фестивальном буклете, фигурируют почти исключительно третьестепенные локации) и чья харизма не превышает средних размеров.

В первом отделении оркестр, который в таком варианте правомернее было бы именовать ансамблем, играл под его управлением не что-нибудь, но Малера и Шуберта. Оба были представлены Пятыми симфониями: малеровская одним лишь Adagietto, шубертовская – целиком. Прозвучало все это достаточно неплохо, но и не более. Второе отделение началось еще одним не слишком типичным для итальянцев сочинением – Серенадой для струнных Элгара, сыгранной, можно сказать, даже хорошо. Затем, наконец, наступил черед явить то, что является их основным хлебом, а именно – музыку Россини. И как ни странно, именно эта часть программы поначалу откровенно разочаровала. Возможно, как раз по причине слишком уж скромного состава, а может, еще и потому, что ей не уделили достаточно внимания на репетициях: дескать, уж Россини-то сыграем хоть с закрытыми глазами… Увертюры к «Брачному векселю» и «Счастливому обману» прозвучали не слишком собранно и без настоящего брио. Несколько лучше обстояло дело с увертюрами к «Шелковой лестнице» и особенно к «Синьору Брускино». Последняя была исполнена уже в качестве биса, как и интермеццо из «Сельской чести», сыгранное вполне доброкачественно, но сугубо иллюстративно, без каких-либо вторых планов.

***

Что касается итальянской музыки, то ее подлинным триумфом стал концерт, не связанный ни с каким фестивалем и среди участников которого не было ни одного итальянца. Да и музыка принадлежала совсем иным временам – эпохе барокко.

Барокко ей к лицу

После недавнего прекрасного выступления в «Агриппине» Генделя в КЗЧ Елене Гвритишвили сделала следующий шаг по барочному пути, подготовив целую программу, на сей раз целиком посвященную барокко итальянскому и представленную в «Зарядье» с оркестром Pratum Integrum. И теперь уже прочно заняла место в ряду наипервейших звезд этого направления. Арии Монтеверди, Джулио и Франчески Каччини, Броски, Марини, Фарины и в особенно большом количестве Вивальди прозвучали у нее не только безупречно технически и идеально по стилю, но и очень выразительно. Триумфальный без малейшего преувеличения и в полной мере заслуженный успех, похоже, оказался немного неожиданным для нее самой – судя по непосредственной реакции, а также и по тому обстоятельству, что специально для биса певица ничего не приготовила, и пришлось повторять некоторые номера основной программы.

Очень хорош был и Pratum Integrum. Собственно, эти музыканты всегда хороши, но порой все же некоторые их программы кажутся недостаточно подготовленными (многие из них ведь параллельно сотрудничают и с другими коллективами). Здесь же все звучало практически идеально, и взаимодействие с певицей сложилось наилучшим образом. Будем ждать продолжения их сотрудничества на той же ниве.

Дебюты мастера

За две последние недели ноября Дмитрий Юровский дебютировал еще с двумя ведущими столичными оркестрами. Первым из них стал филармонический АСО. Их совместная программа в КЗЧ включала Скрипичный концерт Бетховена (солировала Ольга Волкова) и Третью симфонию Брамса. И то и другое уже доводилось слышать в нынешнем сезоне – симфонию Брамса лишь за день, а бетховенский концерт – за месяц до этого. Тогда его играл Кристоф Барати с ГАСО РТ под управлением Сладковского. И если в тот раз дирижер почти полностью растворился в солисте, то теперь картина выглядела иначе. Юровский вел концерт в строгой, но вовсе не отрешенной манере, с всполохами огня там, где это необходимо и без малейшего налета сентиментальной расслабленности. Волкова поначалу едва ли не основной упор делала на виртуозность, одновременно привнося в свою игру элемент чувственности, Бетховену не слишком свойственной. Постепенно, однако – и явно не без воздействия дирижера, – ее игра сделалась более сдержанной и вместе с тем более тонкой. И в целом, пожалуй, она не очень и уступила здесь Барати. А на бис блестяще сыграла Allegro furioso из Второй сонаты для скрипки соло Изаи.

Третья Брамса у Юровского предстала едва ли не полной противоположностью той, что днем ранее довелось слышать у Александра Рудина с РНО. Буквально с первых тактов маэстро недвусмысленно утверждал Брамса как именно классика, а не романтика. Дирижерская трактовка выглядела очень целостной, и в ней не было ничего случайного. Обошлось без экстазов и стихийных водоворотов: все было в строгих гранитных берегах, но оттого воздействовало едва ли не более сильно. Юровский проработал с оркестром все до мельчайших оттенков, и АСО под его управлением играл во многом лучше, чем обычно.

***

Неделю спустя в «Зарядье» состоялся еще один дебют маэстро – с Национальным филармоническим оркестром России. Собственно, с формальной стороны это как бы и не был дебют: 15 лет назад, в самом начале своей московской карьеры, Юровский однажды уже становился за пульт НФОР в концерте Динары Алиевой, где, помимо аккомпанемента в оперных ариях, на его долю выпало несколько увертюр. И вот полтора десятилетия спустя уже в качестве признанного мастера он наконец выступил с НФОР с полноценной программой, и у них все прекрасно сложилось.

Программа между тем была достаточно специфической (и это, увы, отразилось на количестве публики в зале). В первом отделении – «Финляндия» Сибелиуса и Григорианский концерт для скрипки с оркестром Респиги, во втором – Седьмая симфония Дворжака. Из них лишь первая звучит относительно регулярно. Симфонии Дворжака, за исключением Девятой, практически все у нас раритетны; Седьмую даже и не припомнить, кто и когда играл в Москве последний раз. А концерт Респиги не факт, что вообще когда-либо исполнялся в нашей стране.

«Финляндия» прозвучала мощно, широко, сурово, с размахом, как и должно быть в данном сочинении, скорее декларативно-почвенном, нежели претендующем на какие-то глубины. Вполне качественно был исполнен и концерт Респиги, в котором солировал Леонид Железный. Надо заметить, что здесь перед нами – не совсем тот Респиги, которого знаем и любим по «Фонтанам Рима», «Пиниям Рима», «Витражам собора» и другим сочинениям. Этот опус трудно причислить к настоящим удачам композитора. Поначалу восхищаешься изысканной красотой музыки, а немного спустя нить теряется, и внимание рассеивается. И это вовсе не о конкретном исполнении – прежде я неоднократно слушал его в записях, и всякий раз подобный эффект повторялся…

Кульминацией программы стала Седьмая симфония Дворжака. Вот здесь было сплошное наслаждение даже уже самим процессом – и у дирижера с оркестром, и у публики. Шедевр чешского романтика исполнили буквально на едином дыхании, и это было одно из лучших выступлений НФОР, какие доводилось слышать в последние годы. Качество – почти как у Берлинской филармонии или Консертгебау, но – со славянской душой.

…А Дмитрий Юровский после концерта поделился желанием продолжить освоение симфоний Дворжака, только в обратной перспективе: после Седьмой – Шестая, потом Пятая и т. д. К большинству из них, к слову, российские дирижеры и оркестры до сих пор вообще не обращались.

Отец начинает, сын выигрывает

В галерее «Нико» продолжается цикл «Школа Сандлера». Уже состоялись концерты Ильи Папояна, Мирослава Култышева и Петра Лаула, выступившего со своей ученицей Елизаветой Украинской – музыкальной «внучкой» Александра Сандлера. Теперь настал черед Александра и Михаила Пироженко, отца и сына.

Пироженко-старший программу своего отделения составил из сочинений испанцев: две части из «Гойесок» Гранадоса и шесть пьес Альбениса. Сыграно все это было технически уверенно, да и стилистически более или менее верно, но исполнению подчас остро не хватало ощущения испанского колорита, да и вообще какой-то изюминки. Альбенис, впрочем, удался пианисту значительно больше Гранадоса. Но все же общее впечатление от его выступления я бы не назвал особенно ярким.

У пятнадцатилетнего Михаила Пироженко (уже знакомого мне по недавнему конкурсу Крайнева) харизма ощущалась буквально с первых сыгранных нот Баллады № 4 Шопена. Было здесь и живое чувство, и шопеновский звук – хотя бы пока в первом приближении. Вот за Шестую сонату Прокофьева юный пианист взялся, пожалуй, несколько рановато: технически он более или менее справился, и отдельные места получились впечатляюще, но для полноценной интерпретации требовалось все же больше музыкантской зрелости. Зато в энергетике недостатка не было. Еще больше этой последней продемонстрировал он в первой из двух сыгранных на бис рахманиновских прелюдий – знаменитой соль-минорной (op. 23 № 5). И тут же по контрасту очень проникновенно и задушевно сыграл не менее знаменитую соль-мажорную (op. 32 № 5). И в этот вечер – пожалуй, еще сильнее, чем на конкурсе – казалось несомненным, что перед нами пианист с большим будущим.