«Севильский цирюльник» никогда (во всяком случае, надолго) не выпадал из репертуара оперного театра Екатеринбурга, начиная с его первого сезона 1912–1913 годов. При этом в последнее время в «Урал Опере» особенно любят нехоженые репертуарные тропы — того же Россини ставили разного (например, весьма редкого «Графа Ори»), однако продолжают учитывать и предпочтения публики, для которой «Севильский цирюльник» — беспроигрышный вариант.

Широкая известность и даже некоторая заезженность оперного шедевра не исключают его сложности. Здесь стилистически адекватное исполнение — дело непростое, тем более что его эталонные версии доступны в записях, и в их числе — интерпретации знаменитого россиниеведа Альберто Дзедды. Именно у итальянского патриарха в свое время консультировался нынешний главный дирижер екатеринбургского театра и музыкальный руководитель постановки Константин Чудовский, получивший бесценные советы маэстро Дзедды. Это не могло не сказаться на результате: Чудовскому и его ассистенту — второму дирижеру спектакля, худруку оперной труппы театра итальянцу Алессандро Биччи удалось добиться певучести и легкости оркестрового звучания. Сочный оркестр «Урал Оперы» звучал на премьере живо и изящно, в превосходном балансе с певцами, которые, как и положено в этом стиле, всегда были на первом плане. У дирижеров (а также хормейстера Алексея Петрова) получился настоящий Россини: брызжущий энергией, лукаво-игривый и утонченный.

Колоссальная работа проведена и с певцами, многие из которых освоили премудрости россиниевского стиля на отлично. Почти всё поют штатные солисты, это стратегия театра — работать со своими, растить и шлифовать голоса труппы (и добиваться на этом пути часто впечатляющих результатов). Приглашенная звезда только одна: Ярослав Абаимов, солист «Новой оперы». В партии Альмавивы он отличился аккуратностью и естественностью фразировки, но, увы, с колоратурами справился не идеально, допускал резковатое звучание на верхушках, порой был интонационно неточен. Федор Шинкевич пока уступает «московскому гостю» по пластичности голосоведения, но радует свежестью тембра и естественностью речитативов.

Обе Розины — Вера Позолотина и Елена Бирюзова — пленили красотой своих медовых меццо и, в общем-то, достойным владением премудростей колоратурного пения. Они еще только в начале пути постижения подлинного Россини, и мастерство их будет прирастать, но уже сейчас пение обеих весьма обаятельно в силу привлекательности голосов и проделанной работы по приданию им легкости и опять же пластичности.

Великолепны оба Фигаро — Максим Шлыков и Евгений Бовыкин, — оба с красивыми звучными голосами, великолепным владением микстом (что в экстремальных кульбитах в хитовой каватине очень пригодилось), с ярким брио, с точностью в виртуозных пассажах. Положили зал на обе лопатки Олег Бударацкий и Алексей Семенищев, два Бартоло: и яркостью голосов, и виртуозностью скороговорок. Частенько в этой возрастной роли приходится слышать амортизированные голоса, но в «Урал Опере» другой подход. Здесь прохиндея Бартоло исполняют очень качественные и сравнительно молодые баритоны, голоса которых находятся в расцвете. Царственными Базилио предстали Михаил Коробейников и Владислав Трошин: роскошные басы, умело совмещающие мощь и красоту раскатистого звука с вокальными кружевами и комической состоятельностью в интонации. Словом, очень сильный общий уровень.

Спектакль состоялся и в театральном плане — комическая опера предстала именно тем, чем и должна быть: «игристое вино» без зауми и претенциозности. Режиссер Надежда Столбова и ее команда (сценограф Ксения Кочубей, световик Ксения Котенева, хореограф Мария Сиукаева и др.) предложили формат, на который зал откликается непрерывно и непосредственно, — смех в публике не раз звучит по ходу действия. Мизансцены забавны и сделаны с выдумкой, режиссер нашла свои акценты, придающие действию элемент новизны. Органист Базилио — сутул до патологичности; молодящийся и мечтающий о мезальянсе Бартоло — в невообразимом «фаллическом» парике; Альмавива — представитель золотой молодежи, модник, всегда одет с иголочки (даже в образе пьяного солдата); красавица Розина — в розовом барочном парике и золотистом платье (что кукла из подарочного набора); простолюдин Фигаро, демиург всей ситуации, — рыжеволосый бестия, готовый на проказы 24 часа в сутки, всегда с идеями и смелыми решениями; одноглазая Берта, потерявшая око в постоянном шпионстве за всеми. Оттеняющими действие и придающими ему дополнительную живость оказываются безымянные мимические маски родом из комедии дель арте: их присутствие абсолютно уместно, а пластические этюды уморительны.

Всю эту компанию — рококошную, судя по как бы историческим (XVIII века) костюмам, — постановщики помещают в откровенно конструктивистскую декорацию. На сцене — огромная трехстворчатая выгородка, служащая и двориком дома, и внутренними помещениями. Она — светло-серых тонов с огромными сетчатыми окнами — точь-в-точь знаменитые авангардно-функциональные здания центральной части советского Свердловска, что сообщает визуальному образу спектакля ощущение современности. Декорация многофункциональна — в ней куча дверей, окон, выдвигающихся шкафчиков, полок-секретеров, все это используется и обыгрывается, и при формальной статике оформления постановщикам удается достичь буквально кинематографического динамизма — и действенного, и визуального.

Стихия Фигаро заявлена сразу. Музыканты, с помощью которых Альмавива пытается исполнять серенады под окнами возлюбленной, обряжены малярами и старательно изображают покраску дома — чтобы у Бартоло не возникло подозрений. Хозяйственные вопросы постоянно решаются и в доме доктора — например, стирка на несколько персон сопровождает знаменитую каватину Розины «Una voce poco fa». Режиссер декларирует: «Фигаро представляется мне началом развития новой цивилизации, в которой главными стали не господа, а слуги, — настоящие вершители судеб… Любой человек имеет право быть героем своей жизни: важно не положение человека, а живость его души». 

Автор фото - Иван Мохнаткин