Последние сонаты Шуберта

Клавирабенды обычно привлекают внимание именем пианиста, и уже только потом – программой. У одних хочется слушать буквально всё, другие бывают интересны лишь в строго определенном репертуаре, а третьих раз услышишь и едва ли захочешь повторить этот опыт, что бы ни игралось. Бывает, впрочем, и так, что на незнакомого исполнителя, не числящегося среди звезд, идешь именно ради программы. В данном случае это были три последние сонаты Шуберта. В отличие от трех последних сонат Бетховена, их не то что вместе, но, за исключением 21-й, и по отдельности-то крайне редко услышишь живьем (мне, во всяком случае, ни 19-я, ни 20-я, знакомые по записям практически наизусть, в концертах давно уже не встречались). И устоять перед такой программой я просто не мог.

Имя Анастасии Гамалей-Воскресенской чаще можно встретить на афишах, анонсирующих выступления студентов (она – доцент консерватории), нежели собственно концертных. Некой гарантией качества служило то обстоятельство, что пианистка – лауреат Конкурса имени Шуберта. Что ж, событием этот концерт не назовешь, но и разочарованием он тоже не стал.

Гамалей-Воскресенская – высококультурный музыкант и хороший профессионал. Не больше, но и не меньше. В Шуберте она толк, безусловно, знает. Ее исполнение всех трех сонат, вполне добротное и академически корректное, едва ли назовешь захватывающим, но вместе с тем оно отнюдь не было сухим и формальным. Те, кто хотел услышать эти произведения вживую, получили адекватное о них представление и, возможно, толику удовольствия. Ну а за более сильными впечатлениями стоит обратиться к записям Рихтера, Бренделя, Баренбойма, Соколова, Шиффа и других выдающихся интерпретаторов…

Дебюсси в романтическом окружении

День спустя там же, в Малом зале консерватории, выступил с клавирабендом один из лидеров поколения 20+ Валентин Малинин. Концерт проходил в рамках абонементного цикла «Эстафета Веры» (Малинин, окончивший в этом году консерваторию по классу Ксении Кнорре, дочери Веры Горностаевой, является, таким образом, ее «музыкальным внуком»). Свою программу, большей частью романтическую, он тоже начал с Шуберта, только не с какой-нибудь из сонат, а с Трех пьес (D.946). Затем последовали Баллада № 2 си минор Листа, «Бергамасская сюита» Дебюсси и Фантазия си минор (op.28) Скрябина. Общее впечатление оказалось сколь ярким, столь же и противоречивым.

Малинин – пианист очень талантливый, с глубоким музыкантским нутром, но его интерпретации пока нередко грешат поверхностностью. Он, похоже, не слишком-то задумывается о стилистике, а возможно, даже и о содержании, играя скорее просто по наитию. При этом, однако, сам материал у него не выглядит сырым – наверное, во многом за счет прекрасного чувства формы. У Малинина красивый звук, как правило, эмоционально окрашенный, и его игра в целом захватывает. Вот только Шуберт в этот вечер звучал у него подчас несколько грубовато, не по-венски. Лист и Скрябин игрались почти в одной манере. И очень странным выглядело решение разместить между ними Дебюсси, единственного не романтика в этой программе. Да, «Бергамасскую сюиту» он в целом сыграл превосходно, но, слушая и наслаждаясь, трудно было отделаться от мысли: не слишком ли этот Дебюсси полнокровен? Где французская утонченность, где импрессионистические переливы красок? Да и ритм подчас казался как-то не совсем по-импрессионистски жестким. Недоставало и большего разнообразия динамики. «Лунный свет» скорее походил на «Заход солнца», а «Паспье» напоминал стремительно проносящиеся перед глазами пассажира скоростного поезда картины… Да и сыгранному на бис шопеновскому ноктюрну ре-бемоль мажор (op.27, № 2) не хватало более плавного дыхания и артикулированной фразировки, а чрезмерная порой взвинченность выглядела гораздо уместнее в прозвучавшей перед тем скрябинской Фантазии.

Слушать все это было, однако же, чрезвычайно интересно. Дело не только в таланте, но и в проявляющейся буквально во всем индивидуальности. Да и трактовки, сколь бы спорными ни выглядели, ощущались именно как его собственные, не заимствованные. А внимание к стилевым особенностям и более продуманная внутренняя драматургия программы в целом и каждого конкретного сочинения, наверняка, еще придут. 24 года – не так уж много.

Павана и другие

Еще пару дней спустя в «Зарядье» прошел клавирабенд Константина Емельянова, причем в Большом зале, а не в Малом, как большинство подобных концертов. И в этом имелся резон: пусть зал и не был набит битком, но пришедших все же хватило бы на несколько Малых…

Программа была составлена весьма своеобразно: Бах, Равель, Прокофьев. И, как нередко бывает у этого яркого и непредсказуемого пианиста, впечатления оказались очень разными. Не могу сказать, чтобы его Французская увертюра Баха (BWV 831) так уж меня вдохновила. Скорее даже расхолодила: быстрые темпы казались подчас почти механистическими, артикуляция – невнятной. Отдельные моменты, впрочем, все же порой впечатляли – прежде всего в Сарабанде и финальном «Эхо». Зато чрезвычайно хорош был «Ночной Гаспар» – особенно вторая и третья части. Настоящим же откровением стала другая пьеса Равеля, открывшая второе отделение, – «Павана на смерть инфанты». Это было, пожалуй, одно из самых совершенных и проникновенных ее исполнений, какие доводилось слышать. А встык с ней пианист заиграл сюиту из «Ромео и Джульетты» Прокофьева, и вот тут началась уже во многом другая история.

Странное ощущение возникло едва ли не с первых звуков. Показалось, что пианист решил играть как бы «чистую музыку», абстрагировавшись от образов балета и собственно шекспировской трагедии. При этом и общий характер музыки приобретал порой не совсем прокофьевские черты. Она вдруг начинала звучать то почти что в джазовом ключе, то в духе листовских рапсодий… Да и ритмика изменялась подчас до неузнаваемости, где-то выпрямляясь, где-то ужесточаясь. (Например, «Джульетта-девочка», если все же отталкиваться от названий частей, превращалась едва ли не в современную оторву.) Было, впрочем, и немало точных попаданий, а иные вольности после первоначального отторжения начинали уже едва ли не восхищать. Слушать было необычайно интересно. Но все же оставались сомнения: его ли композитор Прокофьев? И они, пожалуй, в чем-то даже укрепились, когда следом пианист сыграл на бис танец из «Петрушки» Стравинского. Сыграл не только с блеском, но и с полной органикой, будучи уже совершенно в своей стихии. А вот два бисовых номера из Рамо были сыграны как-то уж слишком стремительно, что вряд ли пошло на пользу музыке.

Романтические концерты с Анной Цыбулёвой

Воскресный дневной концерт в БЗК точнее всего было бы назвать фортепианно-симфоническим. На сцене постоянно находился оркестр «Академия русской музыки» Ивана Никифорчина, за пультом которого стоял начинающий дирижер Максим Мохорев, но основу программы составили два фортепианных концерта – Шумана и Грига. К ним добавили еще некоторое количество оркестровых миниатюр. И если фрагменты из григовской же музыки к «Пер Гюнту» воспринимались естественной преамбулой к его концерту, то «Маленькая ночная серенада» с шумановским не слишком-то вязалась. Конечно, Моцартом никакую кашу не испортишь, но должна же быть логика. Если уж программа романтическая, то можно было бы в пандан к Шуману поставить, к примеру, что-нибудь из «Розамунды» Шуберта или какую-нибудь из увертюр Мендельсона. Да и у самого Шумана имеются увертюра к опере «Геновева» да еще несколько менее известных концертных…

Солисткой в обоих знаменитых романтических концертах была Анна Цыбулёва, всего неделей ранее феноменально сыгравшая в КЗЧ Концертную фантазию Чайковского с Александром Лазаревым и РНМСО. Ситуация в БЗК заметно отличалась по ряду факторов. Здесь и дирижер был не того калибра, и публика состояла преимущественно из неофитов, аплодировавших после каждой части, да и дневное время – не самый вдохновляющий вариант. Григовский концерт пианистка многократно исполняла в России и разных странах, тогда как шумановский если и играла, то давно. Конечно, и в нем было много прекрасных моментов, но порой все же ощущалось, что материал не вполне обыгран и пианистка еще не обрела в нем свободу, сполна продемонстрированную в григовском, где явила все свои лучшие качества. В том числе и «борцовские», помогавшие преодолевать технические каверзы и состязаться с оркестром. Цыбулёва умеет где надо продемонстрировать силу звука, хотя никогда этим не злоупотребляет, но все же наибольшее впечатление производит в певучих лирических эпизодах, здесь у нее вообще мало равных. Григ – один из тех композиторов, кто особенно ей близок. В прошлом году в своем клавирабенде в «Филармонии-2» она целое отделение посвятила его «Лирическим пьесам», и это трудно назвать иначе как волшебством. Теперь на бис прозвучал «Ноктюрн» из того же цикла, и он поистине завораживал.

Что касается выступления «Академии русской музыки» под управлением Мохорева, то оно было более или менее корректным по части аккомпанемента (хоть в финале григовского концерта и не обошлось без динамических переборов), да и в целом довольно неплохим.

Брукнер продолжается

Кульминацией недели стал концерт светлановского ГАСО, отмечавшего в этот день свой день рождения. Под управлением Филиппа Чижевского он исполнил в «Зарядье» Девятую симфонию Брукнера. ГАСО последний раз обращался к ней уже более пятнадцати лет назад (с Марком Горенштейном), а вот Чижевский впервые продирижировал ее около двух лет назад с филармоническим АСО. Ныне он еще более уверенно чувствовал себя в этом материале, да и возможности ГАСО – особенно по части духовых инструментов, столь важных у Брукнера, – гораздо выше. И в этот вечер музыканты явили себя, что называется, во всей красе. ГАСО, надо заметить, периодически обращается к Брукнеру еще со светлановских времен. В последние полтора десятилетия наивысшие достижения на этой ниве были связаны с дирижерской династией Юровских. Большими музыкальными событиями стали, в частности, Первая и Седьмая симфонии, исполненные в рамках юбилейных торжеств под управлением Дмитрия Юровского. Теперь эстафету подхватил Чижевский и сделал это на достаточно высоком уровне. А идея завершить неоконченную симфонию Брукнера его же хоровым гимном Ave Maria, поначалу казавшаяся странной и спорной, в итоге оказалась очень даже удачной. Чижевский дал ее attaca, и те, кто был не в курсе и не успел купить программку, могли подумать, что так и задумано композитором. Госхор им. Свешникова прекрасно исполнил это коротенькое, особенно по брукнеровским меркам, сочинение. Вопрос мог бы возникнуть только относительно того, самым ли оптимальным с акустической точки зрения явилось размещение хора непосредственно в зале, между партером и амфитеатром.

…В день, когда я дописываю этот обзор, Александр Сладковский со своим ГАСО РТ исполняет в Москве Четвертую симфонию Брукнера, а уже на следующий день повторит ее в Петербурге. Там же месяц спустя Чижевский продирижирует Третью с курентзисовским musicAeterna. Так что с радостью можно констатировать: возродившийся в связи с отмечавшимся в прошлом году 200-летием Брукнера интерес к творчеству этого великого композитора отнюдь не угас.