Камерный Брукнер и монументальный Малер

Второй концерт цикла «Музыка вне себя» в Доме культуры «ГЭС-2» назывался Soli Deo Gloria («Одному Богу слава»), и поскольку Девятая симфония Брукнера посвящена не кому-нибудь, а «возлюбленному Богу», это выглядело вполне логичным. Слово о Брукнере и его последнем, незавершенном творении, произнесенное Ярославом Тимофеевым, было рассчитано в основном на ту часть аудитории, для которой творчество этого композитора является terra incognita (в «ГЭС-2» ведь приходит немало неофитов), не претендовало на какие-то особые открытия, но, благодаря увлекательной форме изложения, слушалось с интересом даже продвинутыми брукнерианцами. Гораздо интереснее, впрочем, оказалась другая часть его выступления, героем которой стал… Борис Филановский. «Брукнер и Филановский – какое странное сочетание», – скажут читатели. Но дело-то в том, что симфония звучала в камерной версии, созданной этим композитором по заказу «ГЭС-2». А собственный его опус, написанный по данному случаю и заявленный как мировая премьера, назывался Bruckner DIY (Брукнер: сделай сам), представляя собой некое послесловие к неоконченной симфонии.

Симфонию исполнил ансамбль солистов творческого объединения «Притяжение» (художественный руководитель Даниил Коган) под управлением Федора Леднёва. Кстати сказать, год назад подобным же составом здесь играли Первую симфонию Малера, а следом за ней – Пятнадцатую Шостаковича. Камерные версии – одна из фишек Дмитрия Ренанского, курирующего в «ГЭС-2» едва ли не все музыкальные проекты (исключая фестиваль Pianissimo). И версия брукнеровской симфонии, сделанная Филановским, оказалась, пожалуй, наиболее удачной. Конечно, без существенных потерь в звучании не обошлось – прежде всего в тех разделах, где превалируют струнные. У духовых здесь – решительное преимущество (их задействовано восемь, тогда как струнных только пять). В целом, однако, версия Филановского дает о симфонии более или менее адекватное представление, хотя трудно не согласиться с Тимофеевым, что это все же скорее некий черно-белый чертеж. Федору Леднёву, восполняющему недостаток харизмы (ощутимый, впрочем, почти исключительно в романтической музыке и не распространяющийся на современную) вдумчивой аналитичностью и тщательной проработкой деталей, она пришлась очень даже к лицу.

Об опусе самого Филановского сказать особенно нечего. Порой там действительно пробивается что-то брукнероподобное. Однако первая ассоциация, которая в связи с ним приходит в голову, – то самое зеркало (из андерсеновской «Снежной королевы»), разбитое злым троллем на множество мелких осколков. Музыкальные моменты числом 41 по десятку-другому секунд каждый выглядят именно такими осколками. Слушать все это довольно любопытно, но и не более того. И коль скоро сочинение длится около 15 минут, почему бы и не послушать? Подобные «довески» – еще одна фишка Ренанского (в Пермском театре оперы и балета, где он служит программным директором, одноактные оперы Бартока и Пуленка идут со специально написанными современными композиторами прологом и эпилогом). Что ж, у каждого – свои причуды…

***

Если в «ГЭС-2» мы услышали такого вот «минимизированного» Брукнера, то прозвучавшего день спустя в КЗЧ Малера, напротив, отличала подчеркнутая грандиозность. Филипп Чижевский открыл новый сезон с ГАСО исполнением Второй симфонии, которую оркестр не исполнял добрых семь лет (с того момента, когда ею же открывал сезон в КЗЧ Василий Петренко). Для Чижевского это и вовсе была премьера. Готовился он к ней основательно, еще в августе обкатав на фестивале в «Сириусе» в Сочи, где, правда, все было скромнее: обошлись собственными силами ГАСО и одной Юрловской капеллой. В КЗЧ же к основному составу оркестра маэстро подключил 21 музыканта ГАКОР, и общее количество составило 128 человек, а наряду с Юрловской капеллой (худрук Геннадий Дмитряк) задействовал еще и Госхор им. Свешникова, возглавляемый Екатериной Антоненко. Так что хотя Вторую никто не называл «симфонией тысячи участников», но в этот вечер на сцене КЗЧ находилось едва ли меньше музыкантов, нежели десятью днями ранее в Большом театре при исполнении Восьмой.

Первая часть производила двойственное впечатление. С одной стороны, ощущалось, как тщательно проработан буквально каждый штрих, и отнюдь не в ущерб эмоциональной составляющей. С другой – слишком уж много здесь было декларативного пафоса. Кроме того, некоторые сомнения вызывали и многочисленные замедления, оттяжки, паузы. Все это, впрочем, имело место также во второй и третьей частях. Но вот четвертая и пятая вопросов уже не вызывали, зато – по-настоящему ошеломляли. Конечно, и здесь можно было бы поспорить с трактовкой отдельных эпизодов в духе совсем уж откровенного хоррора, но в конце концов ведь прозвучало-то это убедительно.

Весомо и качественно выступил объединенный хор. Из двух солисток на первом месте оказалась Мария Баракова, а не более звездная Альбина Шагимуратова. Впрочем, партия сопрано здесь вообще менее значительна, нежели контральтовая. Так или иначе, Шагимуратовой проба сил на этой территории удалась лишь отчасти: немецкая музыка – едва ли ее материал в принципе…

А сюжету, связанному с этими двумя позднеромантическими шедеврами, вскоре суждено закольцеваться: уже в начале октября Чижевский с ГАСО исполнят в «Зарядье» Девятую Брукнера – разумеется, полным составом.

Что нам Дафна?

Тем временем в КЗЧ представили почти неизвестное у нас творение младшего коллеги Малера, Рихарда Штрауса. В рамках фестиваля РНО прозвучала (кажется, едва ли не впервые в России) его «Дафна». Написанная в конце 30-х годов, она относится, таким образом, уже к позднему периоду композитора, считавшего ее чуть ли не лучшим своим произведением. Подобные самооценки часто не совпадают с восприятием современников и потомков. Вот и «Дафне» уготована была судьба куда как более скромная, нежели «Саломее», «Кавалеру розы» или «Ариадне на Наксосе». Шедевром ее вряд ли назовешь, и нынешнее исполнение, которое с натяжкой можно назвать полуудачей, оставило открытым вопрос о том, стоило ли вообще к ней сейчас обращаться.

У РНО под управлением Александра Рудина прекрасно прозвучали вступление, постлюдия и некоторые другие чисто оркестровые эпизоды. А вот вокальная часть и ее взаимоотношения с оркестровой выглядели проблематично. Вокальные партии вообще выписаны композитором так, что буквально провоцируют на форсированное пение. Нужна поистине ювелирная работа, чтобы этого избежать или хотя бы минимизировать, десятки совместных репетиций. Или тогда уж – привлечение «готовых» европейских певцов, обладающих соответствующим опытом и «вагнеровско-штраусовскими» голосами, без труда пробивающими толщу оркестра.

Европейские солисты, впрочем, и вправду были, но не совсем такие или даже совсем не такие. Регина Ханглер (Дафна) из Австрии исполняет немало подобных партий, в том числе даже на весьма престижных подмостках, но сам ее голос явно не того калибра, да к тому же находится не в лучшем состоянии. Пела Ханглер крикливо, почти без нюансов, к тому же и откровенно фальшиво. Мартин Сушник из Словении – лирический тенор моцартовского типа, и на партию Левкиппа его голоса попросту не хватало. Героически справлялся с «кровавой» партией Аполлона Сергей Скороходов, тоже, впрочем, обладающий голосом куда более легким, чем здесь требуется, но обладающий завидной выносливостью, позволяющей петь все подряд и при этом оставаться в строю. Экспрессии ему тоже хватало, но, откровенно говоря, такое вот пение на грани не то чтобы уж очень радовало…

Немного итальянского барокко

Александр Рудин на этой неделе – теперь уже в «Зарядье» и не с РНО, а со своим камерным оркестром Musica Viva – представил еще одну раритетную программу, и в ней, что называется, все сошлось. Посвящена она была итальянскому барокко. Поначалу заявили только серенату (меня всегда смущало употребление этой кальки с итальянского взамен укорененного у нас и более естественного в смысле русской фонетики синонима «серенада», но уж пусть будет, как на афише) Вивальди «Глория и Гименей», но, учитывая хронометраж менее часа, добавили позднее первое отделение, включавшее еще одно сочинение Вивальди – Концерт для двух скрипок, виолончели и струнных ре минор, а также Концерт для струнных и бассо континуо соль минор Альбинони и Concerto grosso ре минор (La Folia) Джеминьяни. Все это было исполнено наилучшим образом, со вкусом и точным ощущением стиля, доставив массу удовольствия. Хотя еще чуть-чуть больше барочного драйва определенно бы не помешало.

В «Глории и Гименее» тон задавали два контратенора – Андрей Немзер и Вадим Волков. В отличие от летней программы «Три контратенора» в том же зале, Волков на сей раз был в отличной форме, состязаясь с Немзером на равных, и иногда, пожалуй, даже выходил вперед. Немзер все же не был здесь столь же безупречен, как тогда, в сочинениях композиторов неаполитанской школы…

Гайдн от Державиной

В последнее время Екатерина Державина выступает почти исключительно в качестве ансамблистки, иногда также исполняя и сольные номера в сборных концертах, но клавирабендов в столичных залах за последние два сезона у нее не было. И вот, наконец, он состоялся в Мемориальной квартире Святослава Рихтера. Программа целиком была посвящена Гайдну, с которым у нашей выдающейся пианистки отношения особые: она – единственная среди соотечественников – записала все его клавирные сочинения. И ее записи легко выдерживают сравнения со многими более знаменитыми пианистами. Дополнительный интерес предстоящему концерту придавало то обстоятельство, что играла Державина на двух инструментах – хаммерклавире (от Алексея Ставицкого) и рихтеровском «Стейнвее». Ожидания оправдались с лихвой. Это и вправду был такой Гайдн, о каком можно мечтать: стиль и душа, изящество и строгость, идеальное равновесие между легкостью, у иных оборачивающейся легковесностью, и глубиной.

В первом отделении прозвучали сочинения 60-х – 70-х годов: сонаты соль минор, Hob. XVI:44 и cи минор, Hob. XVI:32, а также Ариетта и 19 вариаций ля мажор, Hob. XVII:2. Любопытно, кстати, что сонату соль минор Гайдн закончил в 1773 году, и тем же годом помечена юношеская соль-минорная симфония Моцарта № 25. Близость этих сочинений трудно не заметить, и вряд ли речь о простом совпадении. В свою очередь, в сочинениях Гайдна 90-х годов, некоторые из которых прозвучали во втором отделении, чувствуется уже и обратное воздействие младшего коллеги.

Программа первого отделения исполнялась на хаммерклавире, и в столь камерном помещении он звучал наилучшим образом. Во втором, если можно так сказать, постмоцартовском отделении участвовал уже рихтеровский рояль. И, должен признаться, при всем почтении к прекрасному историческому инструменту, более богатое красками и оттенками звучание «Стейнвея» сильнее воздействует на душевные струны.

Во втором звучали сонаты ре мажор, Hob. XVI:51 и ми-бемоль мажор, Hob. XVI:52, а также Анданте с вариациями фа минор, Hob. XVII:6. Едва ли не самым большим откровением стало исполнение сонаты ми-бемоль мажор, в которой словно бы встречаются Моцарт с Бетховеном (вторая часть уже во многом предвосхищает куда более поздние сонаты последнего). И то, что она игралась именно на рихтеровском рояле, весьма символично. Державина словно бы вступила в заочное соревнование с его хозяином. И в этой сонате уж точно таковое не проиграла. Рихтеровская запись меня, честно говоря, впечатлила меньше.

Напоследок Державина вновь пересела за хаммерклавир, сыграв на бис один из гайдновских менуэтов. И это тоже было незабываемо. А послевкусием от концерта стало не только ощущение встречи с чудом, но и сожаление, что его смогли услышать лишь те несколько десятков человек, что способен вместить зал в квартире Рихтера.

Не всякий пианист может позволить себе целый вечер играть одного только Гайдна. Державина может – да так, что это становится экстраординарным музыкальным событием. И уже мечтается о том, чтобы к 300-летию Гайдна (2032) она сыграла полный цикл гайдновских сонат вживую. Но при этом не хотелось бы все же, чтобы ее следующего клавирабенда пришлось ждать семь лет.