Екатерина и Тюдоры

«Оперу в Царицыне» – минифестиваль в фестивале, часть большого проекта «Усадьбы Москвы», патронируемого лично мэром – проводили уже во второй раз, посвятив знаменательной дате: 250-летию со дня основания Екатериной II этого дворцово-паркового комплекса. Надо заметить, место в парке для фестивальных концертов выбрано практически идеальное: красиво подсвеченный дворец служит не только естественным задником, но и отражателем звука; зрительская часть подковообразно растянута вокруг сценических подмостков, с противоположной стороны ограниченная массивом деревьев, смягчающим порывы ветра. Такое вот полузамкнутое пространство, не лишенное даже некоторого уюта. Понятно, что акустика электронная – иначе на открытом воздухе и быть не может, – но, в отличие от многих других мест, где проводятся подобные мероприятия, звук здесь получается более концентрированным благодаря сочетанию перечисленных выше обстоятельств и качественной аппаратуры.

Программу первого вечера назвали «Большая история», второго – «Царицы бельканто». Сценарий писал Илья Кухаренко, а режиссером в обоих случаях выступал Алексей Франдетти. Общая схема была примерно одна и та же, но со своими особенностями. В первом случае действие происходило в библиотеке, кто-то из занятых в представлении драматических актеров брал в руки ту или иную книгу и зачитывал фрагмент, служивший подводкой к очередному музыкальному номеру. И если в прошлом году все же имел место некий незамысловатый сюжет, то в этом ни драматург, ни режиссер не стали так уж особо себя утруждать. Второй вечер все же получился интереснее по задумке: действие происходило непосредственно во дворце, и персонажи – не поющие, но говорящие – в какой-то момент облачались в подлинные (по крайней мере, выдаваемые за таковые) царские костюмы. В костюмах, впрочем, выступали оба вечера и вокалисты, только уже не музейных, а взятых напрокат в одном из оперных театров столицы либо даже специально пошитых.

По музыкально-исполнительской части хороши были оба вечера, хотя и с некоторыми оговорками. В первом Динара Алиева произвела прекрасное впечатление в арии Елизаветы из «Дон Карлоса» и несколько меньшее – в выходной арии Адриенны Лекуврер. Сергей Романовский, которого мы знали в качестве белькантового тенора, ныне примеряется к более крепкому вердиевскому репертуару. Спетые им арии из «Дон Карлоса» и «Сицилийской вечерни» в общем-то довольно естественно легли ему на голос, хотя верхи, прежде казавшиеся беспредельными, брались не без натуги. Михаил Петренко – замечательный певец и актер, но для первого монолога Бориса, арий Филиппа и Сусанина ему не хватало кантилены, что немного снижало впечатление. Главной героиней первого вечера я бы назвал Марию Баракову, великолепно спевшую арию Иоанны из «Орлеанской девы», а затем неожиданно блеснувшую сопрановым болеро Елены из «Сицилийской вечерни».

За пультом РНО стоял Дмитрий Корчак. Не все номера программы удались ему в равной мере: где-то немного не хватило техники, где-то – опыта управления внушительными массами, да еще в столь нестандартных условиях, а вероятно, еще и репетиционного времени, но все это во многом компенсировалось музыкантским вдохновением, наслаждением самим процессом дирижирования.

Корчак стал и связующим звеном между двумя вечерами, на следующий выйдя на ту же сцену уже в качестве тенора – одного из лучших сегодня в мире исполнителей опер бельканто.

Эту программу ее авторы посвятили королевам, прямо или косвенно связанным с родом Тюдоров, – Анне Болейн, Марии Стюарт и Елизавете. Начали, правда, совсем даже с Семирамиды (режиссер во вступительном слове мотивировал это тем обстоятельством, что сам Вольтер, автор трагедии, положенной в основу россиниевской оперы, сравнивал Екатерину с титульной героиней). Арию Семирамиды спела Василиса Бержанская, далее исполнив партии Елизаветы и Джейн Сеймур – также будущей королевы тюдоровского клана. И если с первой не все было однозначно, то ее ария Елизаветы из «Роберта Деверё» Доницетти стала настоящим триумфом и одной из кульминаций вечера. А вот Ольга Перетятько, певшая Анну Болейн, а под конец еще и Елизавету в одноименной опере Россини (эту арию, завершавшую программу, поделили на троих), статус звезды не то чтобы оправдала. У нее встречались удачные места, но нынешнее состояние голоса идеальным не назовешь, что особенно ощущалось на верхах. Зато выступление Надежды Павловой в партии Марии Стюарт стало, пожалуй, главным событием вечера. Если поначалу, в дуэте с Лестером – Корчаком, она – как, впрочем, и ее партнер – еще не полностью показала свои возможности, очевидно, приноравливаясь к площадке, то в финальной сцене из той же оперы явила настоящий трагический масштаб и продемонстрировала бельканто высшей пробы. Корчак в свою очередь великолепно спел арию из «Роберта Деверё».

Играл на этот раз МГАСО, за пультом которого стоял Кристиан Кнапп, и фрагменты из итальянских опер прозвучали под его управлением вполне достойно.

По итогам двух вечеров подумалось о том, что если царицынский фестиваль будет проходить и в последующие годы, то стоило бы, наверное, попробовать какую-нибудь из опер дать целиком. Совсем уж полноценный спектакль здесь вряд ли возможен, а вот семистейдж – вполне.

Бетховен с разных сторон

Александр Сладковский и ГАСО РТ уже не в первый раз открывают сезон в КЗЧ с Денисом Мацуевым. В этом году их программа целиком была посвящена Бетховену. В первом отделении звучал Пятый концерт для фортепиано с оркестром, во втором – Девятая симфония. В Пятом концерте поначалу складывалось впечатление, что Сладковский и Мацуев являют нам разного Бетховена: первый – монументального, второй – более утонченного. Подобное прилагательное в сочетании с именем Мацуева еще не так давно показалось бы странным, но в последние годы пианист все заметнее движется в этом направлении, а вот силовую игру, напротив, демонстрирует все реже. В его Пятом концерте (который Мацуев в Москве прежде не играл, да и впервые обратился к нему лишь в нынешнем году) неизменно ощущалось трепетное живое дыхание, а виртуозное мастерство сочеталось с некоторой даже рафинированностью. А если Сладковский музыку первой части подавал более помпезно, то драматургия концерта при этом лишь выигрывала: возникал контраст, какого здесь часто не хватает, поскольку музыкальные фразы постоянно перетекают от оркестра к солисту и обратно в почти что неизменном виде. И в любом случае Сладковский с Мацуевым уже настолько чувствуют друг друга, что ансамбль у них всегда получается безупречным.

На бис Мацуев сыграл не какой-нибудь из привычных хитов, и не Бетховена, что было бы логично, но – Шумана, арабеску до мажор (op. 18). И здесь тоже преобладали краски сдержанные и строгие. Словом, он не слишком напоминал того Мацуева, какого ждет основная масса широкой публики. Ее в этот вечер тоже хватало – это было заметно по аплодисментам между частями, в том числе даже и на Девятой симфонии…

Сладковский начал Девятую вполне в «большом стиле», в первой части налегая, прежде всего, на титанизм этой музыки, ради чего порой жертвовал немаловажными деталями (например, вступление оказалось немного скомканным из-за ускорения темпа и усредненной динамики). Соответственно и оркестр был задействован практически в полном составе: на сцене сидело не меньше 80 музыкантов. Однако уже во второй части появились и динамические контрасты, и более детальная разработка. Третья же стала настоящим погружением, вернее, наоборот, воспарением к горним вершинам духа. А финал оказался едва ли не лучшим из всех, какие доводилось слышать вживую. Впечатляла уже начальная, сугубо оркестровая часть, в которой вдруг проступили некие трагические предчувствия а-ля Малер. И когда вступил хор, подумалось даже, что пресловутые миллионы обнимаются отнюдь не на этом свете (опять же невольная ассоциация с Малером, в третьей части Второй симфонии которого разверзаются могилы и воскресшие мертвецы шествуют победным маршем). Впрочем, подобное ощущение скоро рассеялось. В этой части – самой трудной, где редко кому удается избежать хаоса в почти что истерических возгласах хоровых масс, Сладковский сумел добиться равновесия и гармонии, не жертвуя, однако же, общей энергетикой, которая зашкаливала, но вместе с тем удерживалась в определенных рамках.

«Мастера хорового пения» Льва Конторовича в этот вечер превзошли самих себя. Их пение было и дифференцированным, насколько возможно, по динамическим оттенкам, и безоглядным по степени самоотдачи. Хотя, казалось бы, стоя на месте в ожидании своего времени добрых 50 минут (маэстро безжалостно заставил хор и солистов выйти на сцену перед началом, а не после второй части, как делают обычно), нетрудно утратить всякий энтузиазм, но получилось иначе. Артисты хора словно бы заряжались энергией маэстро и по окончании как один аплодировали ему и оркестру.

Солистов Сладковский разместил позади оркестра, перед хором, что с точки зрения ансамбля выглядело оптимальным решением. Но вот сами солисты при этом заметно проигрывали: их голоса порой терялись за хоровыми и оркестровыми массами, и они вынуждены были прибегать к форсированию. А ведь солисты подобрались не самые последние: Алексей Тихомиров, Алексей Татаринцев, Агунда Кулаева и примкнувшая к ним Валентина Феденёва. Тихомирову партия оказалась высоковата, и вступительные фразы прозвучали едва ли не на грани срыва, но в целом он производил внушительное впечатление и был стилистически корректен. Наиболее уверенно и стабильно выглядел Татаринцев. Женские партии здесь значительно скромнее, в них практически нет соло, но все же Кулаева звучала достаточно весомо, чего не скажешь о Феденёвой.

Искусство дуэта

В МЗК проходит традиционный сентябрьский фестиваль «Творческая молодежь Московской консерватории». Я побывал на двух концертах, первый из которых представлял виолончелистов Даниила Зимина и Илью Михайлова. Оба – лауреаты различных конкурсов, оба проходят ассистентуру-стажировку у Александра Рудина. Оба, без сомнения, хорошие музыканты с серьезным потенциалом. Но я бы не сказал, что их выступление в этот вечер оставило такое уж сильное впечатление.

Зимин вполне недурно сыграл Концерт № 2 Гайдна, где ему аккомпанировала Анастасия Соколова. Придраться вроде бы было особо и не к чему, но не хватало какой-то изюминки, и слушать было не очень интересно. Что ж, Гайдна по-настоящему играть умеют не столь уж многие, даже из числа куда более опытных. Гораздо ярче Зимин заявил о себе в Сонате для виолончели соло си минор Золтана Кодая, продемонстрировав яркий звук и отличную технику. Похоже, однако, что, взявшись за это труднейшее сочинение, где, помимо замысловатой формы, на протяжении примерно получаса солист лишен какой-либо партнерской поддержки, молодой музыкант переоценил свои силы: уже к середине он потерял нить и, что называется, поплыл. Итог – вежливые аплодисменты и никаких бисов.

Их, впрочем, не было и у Михайлова. Виолончелист изначально выглядел очень усталым, что, вероятнее всего, объяснялось интенсивной подготовкой к Конкурсу Кнушевицкого (программу для которого он обкатывал спустя несколько дней в Зале Мясковского, и она ни в чем не повторяла ту, что прозвучала в МЗК), начинавшемуся через неделю. Похоже, подготовка стоила ему немало бессонных ночей. Сонату № 4 для виолончели и фортепиано Бетховена Михайлов сыграл вполне добротно, но не более того. Гораздо интереснее как музыкант он раскрылся в Сонате ре минор Шостаковича. А вот завершившие программу Вариации на тему Россини Богуслава Мартину показались недостаточно отработанными и прозвучали довольно вяло.

Вообще-то сонаты Бетховена и Шостаковича рассчитаны на дуэт равноправных солистов. Михайлов, однако, выступал со своей мамой, концертмейстером и педагогом Татьяной Михайловой. Впрочем, это обстоятельство если и смущало, то лишь заочно. Потому что Михайлова, не являясь концертирующей пианисткой, показала весьма достойный уровень, не просто поддерживая сына, но и демонстрируя настоящее мастерство. Возникало даже порой впечатление, что именно она ведущая в этом дуэте…

***

Что касается по-настоящему равноправного дуэта, то мы услышали и увидели его на следующем концерте фестиваля, где выступали Анна Савкина и Александр Ключко.

Начали они с Сонаты № 3 («Эпической») Метнера. Все бы хорошо, а кое-что даже и очень, но вот по-настоящему увлечь этим сочинением им все же не удалось. И дело тут вовсе не в них. Метнер – это не Бетховен или Шуберт, позволявшие себе писать сонаты по сорок с лишним минут; ему в принципе не очень показана большая форма. А «Эпическая» соната – одна из самых протяженных в истории жанра (более 45 минут) и при этом рыхла по форме и не слишком интересна по музыкальному материалу. Даже в прекрасной записи Ойстраха с Гольденвейзером дослушать ее до конца – то еще испытание…

Зато второе отделение подарило немало минут чистого наслаждения. Здесь царила Савкина, совершенно покорившая и в «Шести народных песнях» Мануэля де Фальи, и в Концертной фантазии на темы оперы Гершвина «Порги и Бесс» Игоря Фролова. Ее скрипка пела, плакала и смеялась, была нежной и чувственной, мягкой и жесткой, великолепно передавая и испанский колорит, и джазовые ритмы, и самую широкую амплитуду эмоций. Ключко – чье имя известно никак не менее, если даже не более – нигде не пытался выйти на первый план, сознательно отдавая пальму первенства партнерше. Но при этом даже тем, кто слушал его впервые, было ясно, что за роялем – не только чуткий ансамблист, но и по-настоящему яркий пианист со своим лицом. И в сольных кусках, даже не очень продолжительных, он вполне успевал сказать свое весомое «слово».