В Северной столице концерт Андраша Шиффа стал замечательным эпиграфом к традиционному майскому фестивалю «Музыкальный Олимп», участники которого – молодые талантливые музыканты со всего мира – имеют возможность выступить на лучших концертных площадках Петербурга. Важной частью очередного визита в Россию Шиффа стал впервые проведенный им в Петербургской консерватории мастер-класс. Вообще творческая интенсивность находящегося сегодня в зените европейской славы артиста поражает воображение: он дает сольные концерты, выступает как дирижер, лектор-музыковед, педагог-практик, гастролируя по всему миру…

Представленная им в этот раз для российского слушателя программа хронологически явно превзошла рамки стандартного клавирабенда. Три часа, проведенные в филармоническом зале, для кого-то стали испытанием на прочность, а для кого-то – настоящим откровением. Два величайших цикла в истории музыки – «Гольдберг-вариации» И.С. Баха и «Вариации на тему Диабелли» Л. ван Бетховена – прозвучали, соответственно, в двух отделениях вечера, а на бис Шифф полностью сыграл знаменитую «Аппассионату», доведя тем самым вторую часть своего выступления до формата полноценного концерта. Вся программа исполнялась, разумеется, наизусть и без единой ошибки. Для того чтобы безукоризненно держаться во время подобных музыкальных марафонов, у Шиффа, конечно, есть свои методы работы с материалом и свой взгляд на исполняемые произведения.

В одном из интервью А. Шифф обмолвился: «Бах – мой любимый композитор, которого я называю отцом музыки, он мой бог». Пианист неоднократно проводил монографические баховские циклы на крупнейших фестивалях, сделал множество записей и в прошлый свой визит в Петербург исполнил половину первого тома «Хорошо темперированного клавира». Строгая академическая манера, ровный, слегка сухой звук, отсутствие правой педали, изумительно ровное и мягкое туше, используемые им в трактовке баховских прелюдий и фуг, были продемонстрированы и в «Гольдберг-вариациях». Шифф честно исполнял все предписанные автором репризы, в результате чего цикл длился около 75 минут, и было явно слышно, что абстрактная, идеальная математика, необыкновенная красота конструкции для него в Бахе остается важнее, чем риторическая образность и религиозное откровение. Пианист слегка усреднил темп, сыграв медленные вариации чуть быстрее, а быстрые, напротив, чуть сдержаннее, делал показательные цезуры между внутренними гранями цикла (публика даже попыталась зааплодировать во время небольшой паузы после десятой вариации), стушевал речитативные агогические приемы, уйдя тем самым от романтизированной пошлости, но почти лишив музыку эмоциональной заразительности. Для Шиффа Бах, скорее, небожитель, нежели глубочайший проповедник, и взгляд на него обращен, скорее, снизу вверх, нежели из глубины переживаний. Отчасти это один из секретов особой исполнительской выдержки – проще играть, когда смотришь на вещь как бы немного со стороны, обозначая дистанцию между собственным внутренним миром и звучащей музыкой.

Бетховенские «Вариации на тему вальса Диабелли» во втором отделении получились эмоционально более яркими, однако и в этой вещи чувствовалось «окно», из которого пианист смотрит на бескрайний космос, разворачиваемый композитором из незамысловатой танцевальной темы. Бетховенская драма чувств словно оказалась скрыта за безупречным европейским фасадом, качество отделки которого вызывает настоящее восхищение. Было бы большой ошибкой сказать, что Шифф играл формально, демонстрируя лишь свое действительно незаурядное исполнительское мастерство, – порою то самое «окно», через которое артист смотрел на произведение в целом, начинало «вибрировать», и явственно доносились отзвуки горнего мира (например, волшебная аккордовая двадцатая вариация прозвучала так, словно ее спел невидимый мистический хор). Но Шифф будто боялся переступить некую невидимую грань, за которой рушатся преграды и стеклянные стены и музыка уже полностью начинает владеть всем существом.

«Аппассионата» на бис была по-европейски элегантна и перфектна. Живой пульс, энергичный напор, гибкая льющаяся кантилена – все ингредиенты были на месте, при этом захлебывающаяся бетховенская ярость была прибрана и причесана, финальное аккордовое скандирование Шифф сыграл подчеркнуто сдержанно и отчетливо, так, чтобы ясно прослушивалось каждое созвучие. И уже в самом конце своего петербургского выступления музыкант подарил инвенцию Баха, замкнув тем самым круг на фигуре, вокруг которой вращается вся история европейской музыки.