Перед театром, задумавшим взяться за «Аиду», неизбежно возникает ряд вопросов. Самый первый: достаточно ли вокальных ресурсов? У ростовчан, чья труппа приросла в последние годы целой когортой одаренных молодых певцов, с этим все в порядке. Другие вопросы носят глобальный характер. Как вообще ставить сегодня оперы подобного типа? Возможно ли уйти от Древнего Египта с его богами и фараонами, перенести действие в нашу или хотя бы близкую к нам эпоху? Практика вроде бы дает положительный ответ. Достаточно вспомнить интересные, хотя и не бесспорные опыты на российских подмостках – геликоновскую «Аиду» Дмитрия Бертмана (ту первую, образца 1996 года), новосибирскую Дмитрия Чернякова, саратовскую Георгия Исаакяна... Похоже, однако, что на данный момент такие подходы по большей части исчерпаны. Да и нынешняя ситуация вынуждает режиссеров как черт от ладана шарахаться от любых попыток сколько-нибудь прямых актуализаций. Впрочем, в Ростовском музыкальном таковые и раньше не слишком приветствовались. Современная форма – да, злободневная актуальность – нет.

Режиссер Павел Сорокин со сценографом Сергеем Новиковым на злободневность и не замахивались. Еще того меньше привлекал их археологический или этнографический буквализм. Древний Египет для них – прежде всего, пространство мифа. Соответственно, не занимала их и историческая конкретика: кто там первым на кого напал – эфиопы на египтян или наоборот. Важнее в данном контексте, что и те, и другие перекладывают ответственность на богов: это они нам повелели, мы лишь исполнители…

Сценография Новикова впечатляет с первого же момента. Гигантские – до колосников или даже выше – изваяния египетских богов на фоне чуть уступающей им по размеру планеты, вызывающей явственные ассоциации с «Меланхолией» Ларса фон Триера. Кажется, что этим шаром в финале все и накроется. Однако если говорить о кинематографических аллюзиях, то, скорее, имелась в виду «скрытая угроза», дамоклов меч, под которым можно существовать столетиями…

В каком-то смысле решение спектакля я бы назвал традиционным, хотя и с рядом оговорок. Перед нами все-таки Древний Египет, пусть и достаточно условный, а не некое обезличенное «современное» пространство. Однако мысли, чувства и целеполагания героев не слишком отличаются от тех, коими живут наши современники. С одной стороны, еще и сегодня все новые и новые поколения «жрецов» считают себя вправе приносить человеческие жертвы государственному молоху. С другой, всегда есть те, для кого превыше всего человеческие ценности и чувства. В спектакле их отстаивают не только Аида с Радамесом, но по-своему также и Амнерис. И если те оказываются в финале в неком подобии рая, то египетскую царевну ожидает конец более трагический: она вскрывает себе вены. То есть, с одной стороны, постановщики следуют романтическому канону: любовь сильнее смерти. С другой, наглядно демонстрируют: пытаясь добиться взаимности с помощью силы, шантажа или хитрости, рискуешь остаться у разбитого корыта своей жизни…

Положим, нарочито жестокую гибель Амнерис вряд ли назовешь бесспорной. Зато эта героиня предстает живым человеком, начисто лишаясь какого бы то ни было намека на «барельефность».

Есть в спектакле и другие небесспорные или не вполне внятные решения (к примеру, многочисленные видения Аиды). Но гораздо больше интересных и впечатляющих. Взять хотя бы так называемую сцену триумфа в четвертой картине, когда под музыку знаменитого марша нам показывают не парад победителей (он, впрочем, тоже будет, но гораздо позднее и совсем недолго), а перекрещивающиеся взгляды Аиды и Радамеса – одних во вдруг опустевшем пространстве. Это как раз то, что великий Покровский назвал «режиссерским перпендикуляром». Интересно придуманы и танцы (хореограф Ярослав Францев) в третьей картине: женщины вместе с Амнерис совершают что-то вроде оккультного обряда с кукольными фигурками египетских и эфиопских воинов. Едва ли не впервые на моей памяти этот эпизод не выглядел всего лишь фоновым…

Если сценическое решение в целом все же не свободно от некоторых издержек и противоречий, то музыкальное воплощение – удача бесспорная. Работа дирижера-постановщика Михаила Грановского и игра оркестра под его управлением заслуживают высокой оценки. На привычной высоте и хор театра (главный хормейстер Елена Клиничева).

«Аида» оказалась едва ли не первой крупномасштабной оперной постановкой театра, осуществленной исключительно силами собственной труппы (сегодня, когда из-за закрытия аэропорта до Ростова добираться не менее суток, это обстоятельство приобретает особое значение). И, что поразительно, в двух премьерных составах не обнаружилось практически ни одного слабого звена (если не считать Рамфиса – басы по-прежнему остаются ахиллесовой пятой ростовской труппы).

Екатерину Краснову, пожалуй, не назовешь совсем уж вердиевской певицей – и по характеру голоса, и по недостатку кантилены, – но постепенно на это перестаешь обращать внимание, настолько выразительно и красиво она звучит, начиная со сцены у Нила.

У Натальи Дмитриевской как раз имеются все необходимые свойства для опер Верди. Правда, еще недавно она числилась в лирико-колоратурных сопрано, да и сегодня имеет в своем репертуаре немало соответствующих партий. Но певица не первый год успешно осваивает более крепкий репертуар, и голос у нее за эти годы заметно окреп. Важно при этом, что она старается не слишком уж идти против своей вокальной природы, не прибегает к форсированию, предпочитая более лирический характер звучания ультрадраматическому. И в итоге не только впечатляет, но и убеждает.

В качестве Амнерис хороши и Юлия Изотова, и Ольга Земскова, но вторая все же харизматичнее и производит более сильное впечатление.

Из двух Радамесов я бы отдал предпочтение Кириллу Чурсину, прозвучавшему в этой партии более насыщенно и более выразительно. Только вот ему пока явно не хватает руки педагога по пластике: слишком зажат на сцене, слишком много штампованных жестов…

Вадим Бабичук держится гораздо естественнее. Особых вокальных сложностей партия для него не представляет. Проблема в том, что этот певец нередко прибегает к открытому звуку, чем заметно снижает впечатление. Да и больше нюансированности его пению отнюдь бы не помешало.

Ветеран труппы Петр Макаров достойно исполнил партию Амонасро, но все же ярче прозвучал в ней молодой Владислав Пикалов – одно из последних приобретений театра.