Мученичество по-французски и по-русски

Фестиваль РНО, открывшись «богоборческими» «Песнями Гурре», завершился изысканно-духовной программой, включавшей произведения трех французских композиторов: «Гимн о святом таинстве» Оливье Мессиана, «Мученичество святого Себастьяна» Клода Дебюсси и российскую премьеру музыкальной фрески для виолончели с оркестром «Богоявление» Андре Капле. Появление опуса практически неизвестного у нас автора рядом с творением великого импрессиониста выглядело более чем уместно, и не только потому, что Дебюсси высоко ценил композиторский дар младшего коллеги и друга, помогавшего ему оркестровать «Мученичество» и в дальнейшем дирижировавшего мировой премьерой. «Богоявление» и само по себе обладает несомненной музыкальной ценностью. Программа вообще оказалась очень цельной: все три произведения написаны в XX веке, связаны с католической тематикой, да еще и стилистически прекрасно дополняют друг друга.

Возвышенный тон сразу же задал прозвучавший в начале «Гимн» Мессиана, сыгранный оркестром под руководством Александра Рудина изумительно тонко, подчас даже почти бесплотным звуком. В «Богоявлении» место за пультом занял Федор Безносиков, а Рудин взял виолончель, которая в его руках запела и даже, казалось, заговорила. В игре Рудина благородству звука сопутствовала та духовная высота, каковой требует характер произведения. Безносиков дирижировал этой музыкой с вдохновением и трепетом, чувствуя себя в ней вполне уверенно и органично. С Рудиным у них возник, можно сказать, идеальный ансамбль.

Кульминацией программы, как и было задумано, стало произведение Дебюсси, в последний раз звучавшее в Москве двадцать лет назад (под управлением Геннадия Рождественского). Этот относительно поздний шедевр стоит несколько особняком в творчестве композитора. Внутреннее родство с создававшимися примерно в те же годы прелюдиями и с куда как более ранним «Пеллеасом» лишь в отдельные моменты ощущается в «Себастьяне», в котором, однако, в отличие от них, совсем уж мало импрессионизма.

Поначалу показалось, что оркестр под управлением Рудина звучит здесь несколько жестковато, не по-дебюссистски, но такое ощущение быстро исчезло. Исполнение было очень качественным, и не только по части оркестра. Прекрасно вписалась сюда Госкапелла им. Юрлова, а настоящей изюминкой стало участие Альбины Шагимуратовой. Прежде не доводилось слышать ее в таком репертуаре, но они с Дебюсси прекрасно подошли друг другу. В качестве чтицы выступила Сати Спивакова, продемонстрировав отличный французский и способность произносить текст в той же «тональности», что и звучащая в этот момент или непосредственно перед тем музыка.

***

Концерт, состоявшийся в тех же стенах на следующий день, во многих отношениях являл собой полную противоположность предыдущему – не качеством исполнения, но характером самой музыки. Шостакович – последовательный атеист и в жизни, и в творчестве. Правда, и Дебюсси, по собственному признанию, не был «католиком и вообще верующим человеком», однако по «Себастьяну» об этом трудно догадаться, поскольку композитор по-настоящему вдохновился текстом мистерии Габриэле д‘Аннунцио. Шостаковичу тоже не раз случалось писать о том, во что он не верил, – только, как правило, без всякого вдохновения. Те же сочинения, что прозвучали в КЗЧ, ведущий программы Артем Варгафтик назвал «наиболее честными» в его творчестве. (Я бы поспорил со словом «наиболее»: среди симфоний, концертов и квартетов Шостаковича есть целый ряд ничуть не менее «честных»…) И в них, по сути, речь тоже во многом о «мученичестве», только не мифического святого, а живого и реального автора, его близких и современников.

День рождения Шостаковича в Московской филармонии уже не в первый раз отмечали с участием ГАСО Республики Татарстан во главе с Александром Сладковским, представившим на сей раз выдающуюся интерпретацию Восьмой симфонии. Одно из наиболее сложных полотен композитора предстало во всей своей мощи и глубине. В дирижерской трактовке были и стройность формы в целом, и четкость деталей, и все это подавалось с зашкаливающим накалом мыслей и чувств.

Не менее сильное впечатление оставило и исполнение Второго концерта для виолончели с оркестром с Александром Князевым. Честно говоря, игра этого прекрасного музыканта всегда казалась мне несколько суховатой и отстраненной, но здесь его будто подменили. Возможно, Князев эмоционально заразился от дирижера, но, так или иначе, его виолончель не просто играла – пусть и на высочайшем уровне, – она жила, и в ней пульсировала горячая кровь. Принимали в этот вечер Князева так, как обычно принимают разве лишь Мацуева, упорно не желая отпускать со сцены. И выжатый Шостаковичем, казалось, до предела, он, наконец, сдался и сыграл на бис одну из сарабанд Баха.

Сладковский тоже не обошелся без биса, хотя после трагической, изнуряющей физически и морально Восьмой симфонии это могло бы показаться не слишком уместным. Тем не менее популярнейший вальс Шостаковича из Сюиты для эстрадного оркестра (или, если угодно, из кинофильма «Последний эшелон») был исполнен превосходно, хотя уже и не без некоторой рисовки: полюбуйтесь на наши фирменные тутти, фортиссимо, пианиссимо и т.д. Публика покидала зал в приподнятом настроении, а некоторые даже и почти вслух напевали этот вальс.

Моцарт как он есть

Еще одним заметным событием в КЗЧ стало концертное исполнение Cosi fan tutte – одного из самых изысканно-загадочных творений Моцарта – силами Нижегородского театра оперы и балета. На сей раз, в отличие от их же февральского «Похищения из сераля», концертное исполнение имело место не за неделю до премьеры, а неделю спустя. Побывав на премьере в Нижнем, я немного странно ощущал себя в этот вечер в КЗЧ: вроде бы все те же лица, но чего-то остро не хватает. И понятно, чего – спектакля, при всех его неоднозначных взаимоотношениях с музыкой. Между тем происходившее на сцене КЗЧ не назовешь и просто концертным исполнением. Все-таки правильнее будет говорить о семистейдже: для солистов воздвигли площадку посреди оркестра, и они не только хорошо видели дирижера, что совершенно необходимо в ансамблевой опере, но и полноценно общались между собой, иногда даже повторяя те или иные мизансцены нижегородского спектакля, притом что здесь-то почти все разыгрывалось в точности по Моцарту – Да Понте. И как раз в силу этого усекновение доброй половины речитативов, вполне оправданное в спектакле (коль скоро он не совсем про то или даже совсем не про то), воспринималось куда болезненнее.

Тем не менее, как и на премьере, более чем хороши были Надежда Павлова (Фьордилиджи) и Яна Дьякова (Дорабелла), а также весьма недурны Елена Сизова (Деспина), Борис Степанов (Феррандо), Константин Сучков (Гульельмо), Александр Воронов (Альфонсо). На должной высоте был и титульный оркестр театра La Voce Strumentale под управлением Дмитрия Синьковского (подробно обо всем этом я напишу в ближайшее время в статье, посвященной нижегородской премьере).

Ночные видения белых и черных

В самом начале недели и в самом ее конце в МЗК прошли вечера двух известных пианистов, принадлежащих, соответственно, к старшему и среднему поколениям, – Андрея Диева и Дмитрия Каприна. Оба представили весьма изысканные программы.

Концерт Диева, состоявшийся в рамках абонемента «К 100-летию со дня рождения Л.Н. Наумова», не назовешь в полной мере сольным: все сочинения, за единственным исключением, исполнялись фортепианным дуэтом. Диев таким образом как бы передавал эстафету от учителя, чей портрет украшал сцену, своему ученику Ивану Кощееву (замечу, уже достаточно зрелому, неоднократно «олауреаченному» музыканту, перешагнувшему порог 30-летия). И это было равноправным партнерством, где роль ученика отнюдь не сводилась ко второй партии – да и не всегда вообще можно было определенно сказать, какая здесь первая, какая вторая, тем более что пианисты порой еще и менялись местами. Казалось бы, уж в Концерте Моцарта (№9 ми-бемоль мажор, KV 271), переложенном для двух фортепиано, расклад очевиден: один играет сольную партию, другой – оркестровую. Однако и здесь все оказалось не так просто, а функции каждого попеременно менялись. Сыгран был концерт на таком уровне, что только самым упертым педантам пришло бы в голову сетовать, что это-де не совсем аутентично. Хороши были оба пианиста и в открывшем программу триптихе Дебюсси «По белым и черным» для двух фортепиано. Но все же наиболее интересной ее частью стала раритетная сюита Пуленка «Вечера в Назеле», сыгранная Диевым с отменным стилистическим чутьем и мастерством высокой пробы.

***

Дмитрий Каприн свою программу озаглавил «В ночи… Сны и былое». Так называется цикл Пауля Хиндемита, крайне редко исполняемый не только у нас (в интернете сыскалась лишь одна запись), завершавший второе отделение. Вынесение этого названия в титул носило концептуальный характер: вся программа, включая бисы, была так или иначе связана с «ночной» темой.

Все же включение в нее по этому признаку «Лунной» сонаты – определенная натяжка. Как известно, Бетховен такого названия не давал, оно возникло и намертво прилепилось в романтическую эпоху, хотя серьезные исследователи говорили и говорят о том, что оно неверно ориентирует исполнителей и слушателей. К тому же у Каприна главной стала отнюдь не первая часть, породившая в свое время «лунные» ассоциации, а третья, сыгранная с предельной степенью драматизма.

В удачных в целом «Ночных пьесах» Шумана пианист подчас все же слишком ускорял темп (особенно в двух средних номерах), отчего размывалась форма и лишалась четкости фразировка. А Скерцо из музыки к «Сну в летнюю ночь» Мендельсона в переложении Рахманинова было и вовсе сыграно крупным помолом.

Второе отделение оказалось не только более ровным, но также более ярким и интересным. Вначале Каприн просто великолепно сыграл «Колыбельную» Листа (S 174, 2-я версия), продемонстрировав и виртуозную технику, и музыкантскую тонкость. Затем наступил черед титульного сочинения Хиндемита, которое было явлено не только адекватно по стилю и манере, но и достаточно увлекательно.

Бисы, как было сказано, также соответствовали заявленной теме: «Белые ночи» из «Времен года» Чайковского, «Весенняя ночь» Шумана – Листа, «Лунный свет» Дебюсси. И в каждом из сочинений пианист был убедителен.

Ранее слышать Каприна соло мне не приходилось – только в дуэте с его великим педагогом Элисо Вирсаладзе. Впрочем, что он серьезный, культурный музыкант, было понятно и тогда. Теперь же появилась возможность убедиться: ему и самому есть, что сказать в музыке. Пусть он и не обладает особой харизмой, но качество исполнения демонстрирует более чем достойное. Слушать его определенно стоит.

С именем Комитаса

Немаловажным событием стал один из последних концертов фестиваля «Творческая молодежь Московской консерватории» в Рахманиновском зале. Выступал новоиспеченный камерный оркестр CAMERATA KOMITAS, основанный студентом консерватории, кларнетистом и начинающим дирижером Эрнестом Алавердяном и состоящий также из студентов. В их числе – скрипачка из Франции Шарлотт Дюпиль, ставшая концертмейстером оркестра.

В программе первого отделения были заявлены две российские премьеры – Симфония ми минор (Wq 177) К.Ф.Э. Баха и музыка к балету «Дон Жуан» Глюка. С последним, правда, немного погорячились: музыка эта как минимум один раз уже исполнялась в России (в 1990-е в Петербурге). Но не будем придираться к мелочам.

В симфонии Баха-сына (при жизни, напомню, куда более знаменитого, нежели отец) музыканты демонстрировали, прежде всего, драйв, мощную энергетику. В то же время и в ней, и еще более – в музыке Глюка ощущалась все же недостаточная сыгранность коллектива (это и неудивительно, учитывая, что они делают лишь самые первые совместные шаги, да и опыта пока маловато), но огрехи во многом искупались искренней увлеченностью.

Второе отделение началось тремя песнями Комитаса (переложенными для голоса и струнного оркестра самим Алавердяном), красиво и проникновенно исполненными Дианой Амбарцумян. Затем прозвучало «Лирическое концертино» Николая Мясковского – сочинение, которому организаторы уготовили главную роль. На это недвусмысленно намекал в своем вступительном слове один из идеологов проекта Юрий Абдоков (между прочим, ученик Бориса Чайковского – ученика Мясковского). На это указывала и особенная трепетность исполнения. Ансамбль здесь был почти безупречный. По всему чувствовалось, что эту вещь готовили очень тщательно. И результат превзошел все ожидания. В какой-то момент слова Абдокова, назвавшего «Концертино» шедевром, показались не совсем уж гиперболой.

В качестве биса музыканты во главе с Алавердяном совершили скачок во времена куда более отдаленные, нежели те, что открыли программу, сыграв арию из «Дидоны и Энея» Пёрселла, прозвучавшую захватывающе ярко, хотя и не совсем по-барочному. Впрочем, оно и понятно: это было переложение Леопольда Стоковского, сделанное еще в доаутентичную эпоху: барокко глазами и ушами середины XX века.

Таким образом, на нашей музыкальной карте появился еще один яркий камерный коллектив. А его лидер Эрнест Алавердян, несомненно – музыкант с хорошими перспективами. Думаю, через несколько лет мы увидим его и за пультами больших оркестров.