Штраус и другие

Свой новый сезон ГАСО открыл выступлением в Клину под управлением Дмитрия Юровского. По устоявшейся за последнее десятилетие традиции здесь были даны сразу два концерта: дневной – по случаю посвящения в студенты «Мерзляковки» (церемония на сей раз, по случаю теплой погоды, прошла не в стенах дома-музея, а у памятника Чайковскому), вечерний – для жителей Клина и близлежащих городов и весей, а также примкнувших к ним отдельных москвичей. Программа, как обычно, совпадала лишь наполовину. Дважды прозвучала Вторая симфония Бетховена, наряду с которой днем исполнялся Первый концерт Мендельсона с Варварой Зарудневой, а вечером – Концерт для контрабаса с оркестром Сергея Кусевицкого с Рустемом Шагимардановым и «Метаморфозы» для 23 струнных инструментов Рихарда Штрауса. Я побывал на вечернем.

Уже доводилось писать, что на бетховенской территории Дмитрию Юровскому мало равных среди отечественных дирижеров. Можно лишь пожалеть, что маэстро обращается к Бетховену не так часто, как хотелось бы (из сравнительно недавнего – потрясающая Третья с РНМСО в прошлом октябре). Нынешняя Вторая ему также, несомненно, удалась, хотя и без каких-то особых взлетов, каковые, впрочем, не столь уж часто случаются с первого захода. Тем не менее симфония была представлена дирижером не только безупречно по форме и с четко проработанной внутренней драматургией, но и с настоящим воодушевлением.

Если пытаться связать между собой все исполняемые на протяжении одного вечера произведения, то с учетом штраусовских «Метаморфоз», через которые сквозной нитью проходит цитата из траурного марша Третьей симфонии, логичнее было бы именно ее и включить в программу. Правда, для этого потребовался бы и больший состав оркестра, каковой проблематично разместить на сцене концертного зала дома-музея. А в пандан к Концерту для контрабаса можно было бы сыграть Девятую симфонию Дворжака, главная тема которой почти буквально воспроизводится у Кусевицкого. Сам по себе его Концерт – сочинение пусть и откровенно вторичное (и Дворжак – вовсе не единственный, кто вспоминается в этой связи), но вполне симпатичное и отнюдь не бесталанное. И уж коль скоро у автора в этом году полуторавековой юбилей, то почему бы его и не сыграть, тем более имея в недрах коллектива такого превосходного солиста, как Шагимарданов?

Но все же самое сильное впечатление вечера было связано с «Метаморфозами». Одно из последних сочинений Штрауса, написанное им в 1945 году, во многом созвучно нашим сегодняшним чувствам и ощущениям. И оркестр (точнее, 23 струнника) под управлением Юровского в полной мере сумел передать его трагически-апокалиптический характер.

***

Еще один опус Штрауса стал центральным событием другого концерта ГАСО под управлением опять же Дмитрия Юровского, состоявшегося несколько дней спустя в КЗЧ и посвященного дню рождения Светланова. Симфоническая поэма «Так говорил Заратустра», в отличие от «Метаморфоз», – это еще чисто романтическое творение молодого Штрауса, датированное 19 столетием. К этому композитору Юровский подобрал ключи еще во времена, когда во Фламандской опере (где он служил мюзикдиректором) делал «Кавалера розы» и «Электру». Его «Заратустра» прозвучал, можно сказать, эталонно. Юровскому удалось, помимо всего, так четко выстроить драматургию, что не только характер, но и границы каждого тематического эпизода (каковых здесь девять) вполне ощущались, тогда как у многих даже весьма знаменитых маэстро все звучит подчас неким единым и нерасчленимым потоком.

Симфонической поэме Штрауса в программе второго отделения предшествовало сочинение одного из главных юбиляров этого года Антона Брукнера – Увертюра соль минор (WAB. 98), написанная практически одновременно с ученической симфонией (WAB. 99, известной как Симфония 00). Так же, как и в последней, здесь еще почти неразличим собственный стиль Брукнера, зато проглядывают Бетховен с Шубертом, отчасти Шуман и где-то даже Брамс (с которым в дальнейшем Брукнер враждовал, но на тот момент едва ли подозревал о существовании такого композитора, только начинавшего работу над своей Первой симфонией). Ощущается, конечно, и незаурядный талант, еще, однако, без признаков гениальности. Подобно упомянутой Симфонии 00, Увертюра соль минор исполняется крайне редко. Юбилейный год – хороший повод вспомнить и о ней, и возможность послушать ее живьем в столь качественном исполнении дорогого стоит. А Юровский, начинавший этот год брукнеровским неофитом, успел освоиться с творчеством композитора настолько, насколько у иных не получается и за десятилетия. Москвичи пока слышали у Юровского только Первую, но в нынешнем сезоне заявлена и Седьмая (которую он уже делал в Петербурге, как и Нулевую) с тем же ГАСО.

Открывал вечер Первый концерт Чайковского с Николаем Луганским. Ровно в таком составе он был исполнен двумя месяцами ранее на фестивале в Новом Иерусалиме, и мне особо нечего добавить к своей тогдашней оценке. Луганский играл по большей части формально, и его блистательное мастерство почти не озарялось живым дыханием. Последнее отчасти восполнял оркестр с Юровским. Вот в сыгранных на бис вариациях на «Колыбельную» Чайковского (вероятно, самого же Луганского) жизни и души было заметно больше, хотя привнесенные элементы виртуозности все же несколько чужеродны в этой музыке.

Кстати говоря, Первым концертом за неделю до этого открывали филармонический сезон в том же зале Денис Мацуев и ГАСО Республики Татарстан во главе с Александром Сладковским. Может быть с учетом этого обстоятельства стоило бы все же заменить концерт Чайковского, скажем, не менее популярными Вторым или Третьим концертом Рахманинова, который, кстати, и Луганскому гораздо ближе?..

Бельканто и призрачный мир

Вторая неделя сентября ознаменовалась открытиями Международного фестиваля вокальной музыки «Опера априори» и «Большого фестиваля РНО». В промежутке между ними в «ГЭС-2» открылся новый тематический концертный цикл «Сезон призрачного мира» (по названию сочинения Валерия Воронова, мировая премьера которого в декабре этот цикл завершит).

«Опера априори» начала сезон в Англиканской церкви св. Андрея концертом молодых звезд вокала Альбины Латиповой и Екатерины Воронцовой, а также пианистки Арины Лазгиян, не только аккомпанировавшей певицам, но и сыгравшей несколько листовских переложений музыки романтического бельканто, каковому и была посвящена программа.

Как выяснилось позднее, концерт был под угрозой срыва из-за болезни самой главной героини, Альбины Латиповой. Но благодаря искусству фониаторов Большого театра певица смогла принять участие в концерте, немного только упростив свою программу (исключив из нее наиболее виртуозную арию Амины из «Сомнамбулы»). В целом ее выступление было весьма хорошо, хотя ощущалась все же некоторая напряженность в звучании голоса, особенно на верхних нотах, что Латиповой с ее абсолютной вокальной свободой обычно не свойственно. Лучше всего прозвучали у нее Романс Джульетты («Капулетти и Монтекки» Беллини) и Каватина Нормы, где певица сумела продемонстрировать как редкостную красоту голоса – не холодную инструментальную, а очень живую и теплую, – так и безупречное владение стилем романтического бельканто. Удались и ее дуэты с Екатериной Воронцовой. Последнюю вряд ли можно назвать певицей белькантовой – скорее, моцартовской и барочной, но и в этом репертуаре она показала себя вполне состоятельной. Прекрасно прозвучала ария Леоноры из «Фаворитки», но и в качестве Танкреда, Ромео, Адальджизы, Джейн Сеймур и других она также была хороша.

Арина Лазгиян, что в первом своем сольном концерте в Москве минувшей осенью произвела впечатление серьезного и глубокого музыканта, чуждающегося внешних эффектов, в этот раз решила показать себя с другой стороны, продемонстрировав в листовских переложениях настоящий виртуозный блеск, не оставляя при этом в небрежении и душу музыки. Вот ансамбль с певицами не всегда складывался безупречно: сказался, очевидно, упомянутый выше форс-мажор, сокративший отведенное на репетиции время…

***

В «ГЭС-2» под титлом «Древо жизни» исполнялась Первая симфония Малера, но в непривычном варианте: ее играл Speech Ensemble, состоящий из 16 музыкантов, включая двух пианистов (переложение для камерного оркестра Клауса Симона). В своем вступительном слове Ярослав Тимофеев подвел теоретическую базу под данную версию: дескать, это взгляд на максималиста Малера с позиций большей детализации постшёнберговской эпохи. Однако в самом исполнении какой-то особо тонкой детализации я не почувствовал. Ее, между прочим, было вполне достаточно, когда симфонию играл ГАСО им. Светланова под управлением Василия Петренко или Дмитрия Юровского. Теперь же, в камерном формате, музыканты под управлением Федора Леднёва, казалось, из кожи вон лезли, чтобы прозвучать подобно большому оркестру. Впрочем, все очень старались, и результат получился вполне достойный, хотя и не сказать, чтобы это было некое откровение. Показалось, что Леднёву для Малера все же несколько недостает харизмы. Не стоит, однако, торопиться с выводами: подождем, когда он сыграет какую-либо из малеровских симфоний с полноценным оркестром…

Так или иначе, познакомиться с этой версией было весьма любопытно. В конце концов, «ГЭС-2» – прежде всего, площадка для разного рода экспериментов. И уже хотя бы для того, чтобы лишний раз убедиться, что Малер и его оркестр – единое и нерасторжимое целое и он менее чем кто-либо другой поддается любого рода переложениям и транскрипциям, это стоило услышать. Подобный вариант, наверное, можно рассматривать как некий компромисс, позволяющий услышать Малера живьем там, где нет ресурсов и площадок для его исполнения в полноценном виде.

Мегаломания по-шёнберговски

Главным событием недели (а возможно, и месяца) стало исполнение «Песен Гурре» Шёнберга под управлением Филиппа Чижевского в КЗЧ, открывшее «Большой фестиваль РНО». Оно было приурочено аккурат к юбилею композитора: именно в тот вечер, 13 сентября, отмечалось 150 лет со дня его рождения. Блистательную, как и почти всегда, вступительную речь произнес по этому поводу Ярослав Тимофеев, помимо прочего, защитив Шёнберга от него самого и его критиков слева, считавших «Песни Гурре» неким компромиссом с тем, что он вроде как отринул, создав новую музыкальную систему. Все это, однако, палка о двух концах, что явственно и обозначил оратор. Потому что Шёнберга-революционера на самом деле мало кто по-настоящему любит (а иные и откровенно ненавидят). Истории еще предстоит сказать окончательное слово, чего было больше в его «музыкальной революции» – созидательного или разрушительного. А вот «Песни Гурре» – этот позднеромантический колосс – как раз трудно не полюбить, если, конечно, воспринимать его с открытой душой, а не с заведомой предвзятостью адептов додекафонии и всякой прочей серийности.

В «Песнях Гурре», несомненно, прослеживается связь с Вагнером и Малером. Помимо проскальзывающих тут и там тематических перекличек, о них напоминает еще и размах. Мегаломанский во многом характер «Песен Гурре» с их поистине гигантским составом оркестра и хора можно в полной мере ощутить лишь при живом исполнении, предельно приближенном к задуманному автором. В записях (к тому же, как правило, использующих более скромные составы) эта сторона далеко не столь очевидна, да и стараниями звукооператоров несколько сглажена. Но в этот вечер «Песни Гурре» прозвучали во всей своей мощи. Если верить Чижевскому, в таком составе они исполнялись едва ли не вообще впервые – и не только у нас (в России, кстати, к ним обращались всего несколько раз, в Москве – двадцать лет назад в Большом театре). На сцене находились два оркестра – РНО и ГАСО им. Светланова – и четыре хора, включая Госкапеллу им. Юрлова, Госхор им. Свешникова, Камерный хор МГК и Хор юношей Хорового училища им. Свешникова. Уже само по себе звучание сводного оркестра и столь же многочисленного сводного хора впечатляло. Филиппу Чижевскому удалось слить воедино огромную музыкантскую массу и добиться задуманной Шёнбергом мощи, не жертвуя при этом многокрасочностью партитуры.

Единственно, несладко пришлось солистам – особенно во второй части. Чижевскому, имевшему дело со столь беспрецедентным количеством исполнителей, было не до того, чтобы очень уж заботиться о певцах, да, впрочем, и сама партитура едва ли бы это позволила. Можно, конечно, разместить солистов на отдельной площадке в центре зала – КЗЧ это позволяет, но тогда надо убирать кресла партера (а как это сделаешь, коль скоро билеты распроданы под завязку?), к тому же в этом случае сложно достичь синхронности певцов и оркестра. Другой вариант – подзвучку солистов, – о чем в эти дни тоже говорили, не хотелось бы даже и обсуждать…

Так или иначе, но в результате Сергей Скороходов, на чью долю досталась «кровавая» партия Вальдемара, подчас едва-едва выбирался из-под глыб обрушившихся на него оркестрово-хоровых ураганов, и далеко не всегда у него получалось сквозь них пробиться. Я даже и не представляю, кому из нынешних теноров, особенно наших, это вообще оказалось бы под силу. Другим солистам все-таки было легче, а их подбор вызывал вопрос лишь в одном-единственном случае и отнюдь не в смысле качества. Речь об исполнении партии Тове блистательной Екатериной Семенчук. Тем, что Семенчук в последние годы исполняет все больше сопрановых партий, вполне выдерживая высокую тесситуру, уже никого не удивишь. И с партий Тове она в этом смысле вполне справилась. Вот только более темный тембр ее меццо-сопрано не слишком соответствовал музыкальному характеру. Поэтому контраст, какой должен был бы возникнуть между высоким голосом Тове и следующим сразу за ее последней сценой монологом Голубки, оказался сглаженным. Притом что исполнившая эту партию Мария Баракова произвела едва ли даже не более сильное впечатление. Хороши были и Михаил Петренко (Крестьянин), и Антон Бочкарев (Шут Клаус), хотя и им приходилось форсировать звук, чтобы быть услышанными. Колоритно показалась Дарья Мороз в качестве Чтеца, продемонстрировав уверенное владение шпрехштимме, предусмотренным здесь автором.

Для Филиппа Чижевского вечер стал еще и премьерой в качестве худрука ГАСО. Подобную опцию никто заранее не планировал, но так уж совпало, и более эффектную и впечатляющую инаугурацию трудно представить. Искра между дирижером и музыкантами не просто вспыхнула, но и разгорелась в самое настоящее пламя. Окажется ли альянс Чижевского с ГАСО успешным и долговременным, учитывая, насколько они разные? Это покажет время. Впрочем, когда тринадцать лет назад на эту должность назначали Владимира Юровского, многим они тоже казались совершенно разными, но в результате возник счастливый союз, совершенно преобразивший оркестр и вернувший ему утраченные в постсветлановский период позиции. Ныне, правда, ничего возвращать не надо, ГАСО находится в отличной форме – благодаря Владимиру Юровскому, Василию Петренко и Дмитрию Юровскому, в последние пару лет бывшему его неофициальным худруком. Пока, в соответствии с ранее составленными планами, ГАСО по-прежнему будет много выступать с ним, а также с Александром Лазаревым, Федором Безносиковым, Иваном Никифорчиным и другими. Чижевского же в ближайшее время можно будет увидеть за пультами совсем других оркестров – дата его следующего концерта с ГАСО пока не объявлена.