Главный петербургский театр первым в России стал включать в репертуар оперы Рихарда Штрауса, начав с «Электры» (1913, постановка Всеволода Мейерхольда), продолжив «Саломеей» и «Кавалером розы» (1920-е, постановщики – Иосиф Лапицкий и Сергей Радлов соответственно). После длительной паузы в 1990-е здесь же начали вновь строить отечественную штраусиану: Валерий Гергиев трижды ставил «Саломею», обращался к «Электре», провел российскую премьеру «Женщины без тени». «Ариадна на Наксосе» ставилась дважды. И вот – третья версия.

Устойчивый интерес маэстро Гергиева к творчеству гения позднего романтизма продиктован не только личным вкусом. Мариинский театр – один из немногих, кто в состоянии полноценно и качественно представить опусы Рихарда Штрауса. Циклопический оркестр, головоломные оркестровые и вокальные партии, сложнейшие требования к певцам – все это делает многие штраусовские оперы буквально неподъемными для большинства театров мира, а в Мариинке с этими задачами способны успешно справиться. Более того, за тридцать лет методичного освоения стиля Штрауса в театре сформировались собственные традиции исполнения.

Новая работа с блеском продемонстрировала эту аксиому. Оркестр под управлением Валерия Гергиева дарил невероятное наслаждение, живописуя капризные красоты партитуры. Фантастическая форма коллектива, филигранные соло – особенно Антона Козьмина (скрипка), Екатерины Лариной (виолончель), Татьяны Аникиной (фортепиано) – одни только эти компоненты уже делают новую версию «Ариадны» безусловным событием!

Среди многочисленных солистов оперы-шутки основную нагрузку несут несколько голосов. Фундаментальное сопрано Ирины Чуриловой радовало сочностью звучания, мощью, богатством красок в партии титульной героини. Феерию виртуозного пения продемонстрировала колоратура Айгуль Хисматуллина – ее пленительный тембр и мягкость звучания придали героине черты лиризма и сердечности: обычно в Цербинетте подчеркивают лишь стервозность и жизнелюбие, но мариинская солистка сделала и иные акценты, что полностью оправданно сюжетом, ведь именно Цербинетта нашла путь к душевному спокойствию Композитора. В труднейшей партии последнего убедительно выступила меццо Ирина Шишкова, уверенно справляясь с почти сопрановой тесситурой, но при этом не утратив очарования своего густого голоса. Яркую пафосность донес в своем пении московский тенор Игорь Морозов (Бахус). Великолепно были исполнены многочисленные ансамбли, но особенно стоит отметить изящное и гармоничное трио Марины Алешонковой (Эхо), Анны Денисовой (Наяда) и Варвары Соловьевой (Дриада).

Помимо вокальных достижений, невозможно не сказать о второй важной компоненте, без которой опера такого плана просто немыслима, – об актерской игре. Все певцы оказались не просто высококлассными вокалистами, но яркими актерами, они буквально купались в феерии фарсовости, что разлита в «Ариадне на Наксосе». Статуарная примадонна Чурилова, бесконечно красующийся тенор-павлин Морозов, истеричный на грани постоянного психического срыва Композитор Шишкова – образы вышли колоритные, выпуклые, словно маски, узнаваемые и по-настоящему потешные.

Постановщик спектакля московский режиссер Сергей Г. Новиков не предложил никакой «необыкновенной концепции», да она тут и не нужна. Опера гениально срежиссирована самим композитором. Штраус здесь столько всего напридумывал и так решительно перемешал, что постановщику следует лишь разобраться со всем этим и по возможности интересно представить на сцене. Новиков пошел именно по такому пути, дав каждому артисту задачу (а то и не одну), обострив до предела сатирические черты образов. Благодаря этому искрометная комедия засверкала всеми гранями, превратившись в сплошной гимн юмору, театральной эксцентрике. Режиссер показывает театральное закулисье во всей его красе, обнажая нравы, смеясь над ними, нигде не стесняясь, что чего-то будет слишком много, даже чересчур (в зале неоднократно раздавался смех, а в опере это само по себе уже событие!). Например, тенор-премьер (тот самый Бахус) у него по-настоящему летает – спускается на канатах с колосников и постоянно, даже в воздухе, позирует, как на гламурной фотосессии, «утопая в лучах славы», метафорой которых стали золотые блестки, просыпавшиеся с колосников в финале.

В условиях иллюстративной режиссуры – повторю: здесь это не просто уместно, а необходимо, и прекрасно, что Новиков это почувствовал и доверился Штраусу, не пошел наперекор природе опуса – колоссальное значение приобретает визуальный облик спектакля. Над ним талантливо поработал почти полный тезка режиссера – художник Сергей С. Новиков, выступивший и сценографом, и художником по костюмам. Центральный образ – сцена, театральный портал: с десяток раз поворачивается туда-сюда театральный круг, показывая зрителю то золоченую парадную раму, то неприглядную тыльную сторону театральной коробки. В качестве задника – зеркальная поверхность, причудливо преломляясь в которой, мир закулисья становится еще более загадочным и ирреальным. Невероятные по фантазийности и яркости костюмы сразу задают персонажам требуемую архетипичность: затянутая сплошь в красное с черными валькирическими крыльями примадонна Ариадна (в протяженном вагнерианском дуэте с тенором такое решение ее костюма усиливает пародийный эффект); похожий на золоченого индуистского божка Бахус; белокурая, в стиле Мерилин Монро, субретка – соперница примадонны Цербинетта; ее свита – в костюмах итальянских масок буффа, нимфы – в эксцентричных костюмах «от кутюр».

Пестрая эклектика абсолютно созвучна штраусовской партитуре, находится с ней в постоянном диалоге, что делает постановку театральным праздником, торжеством тотальной театральности. И еще: новая «Ариадна» пополнила список спектаклей Мариинского театра, где речь идет о мире закулисья («Паяцы», «Адриенна Лекуврер», «Директор театра» и др.), но представлен он совершенно по-своему – с помощью музыкальных изысков Рихарда Штрауса и осмеяния доведенных до абсурда оперных штампов и нравов.

Фото Михаила Вильчука