Два Александра

Концерты Александра Лазарева – всегда событие. Ну а если еще и солист принадлежит к высшей лиге отечественных (и не только) музыкантов, то это событие вдвойне. В тот вечер Лазарев дирижировал ГАСО им. Е.Ф. Светланова, солировал Александр Рудин, в последнее время крайне редко играющий под чьим-либо управлением, кроме собственного. Программу составили произведения двух романтиков – Брамса и Элгара.

С точки зрения хронологии начинать следовало бы с Брамса, но маэстро решил иначе. И начал даже не просто с Элгара, но со знаменитого помпезно-бравурного марша №1 из цикла «Торжественные и церемониальные марши». Публика была ошарашена и нокаутирована обрушившейся на нее лавиной драйва, а Лазарев (как это за ним водится последние лет десять-пятнадцать) параллельно с оркестром дирижировал еще и публикой, что оказалось полной неожиданностью для впервые попавших на его концерт. Некоторые, не понимая, чего от них хотят, попытались аплодировать в такт…

Разогретый подобным образом зал не сразу смог переключиться на музыку совершенно иного характера, хотя и того же автора. Исполнение элгаровского Концерта для виолончели с оркестром стало настоящим откровением. Композитор написал его вскоре после окончания Первой мировой, и это сочинение стало своего рода эпитафией не только погибшим друзьям, но также и навсегда утраченному прежнему миру. Виолончель Рудина звучала проникновенно, задумчиво и печально, подчас скорбно, но при всем том очень красиво, мягко и певуче. С дирижером и оркестром они прекрасно дополняли друг друга, составив идеальный ансамбль.

Во втором отделении исполнялась Третья симфония Брамса – не самая у него популярная, да, по мнению многих музыковедов, и не самая удачная. Однако с подобной оценкой вряд ли согласился бы кто-то из присутствовавших в КЗЧ. Ни одна из частей не казалась вялой и скучной, как происходит подчас у иных дирижеров, даже очень больших. В первой части неожиданно возник своего рода мостик к «Рейнской» симфонии Шумана, написанной тридцатью с лишним годами ранее. В центральной теме явственно слышалось бурное течение великой реки и ощущались смешанные чувства восторга и страха, испытываемые пассажирами подбрасываемого на волнах корабля. Не уверен, что все это делалось осознанно (тем более что особого интереса к творчеству Шумана у Лазарева вроде до сих пор не наблюдалось), но оказалось очень впечатляющим и убедительным.

***

Через день Александр Рудин, уже во главе РНО, начал свой концерт в БЗК также с Третьей симфонии. Только не Брамса, а Бетховена. Если кто не помнит, именно РНО в недавние времена считался у нас «главным по Бетховену»: Михаил Плетнев осуществил в первое десятилетие нынешнего века исполнение и запись всех симфоний, и это было во многих отношениях совершенно. Затем какое-то время бетховенские симфонии почти не появлялись в репертуаре коллектива. И вот возглавивший его год назад Александр Рудин решил, что пора вновь всерьез за них взяться. Несколькими неделями ранее он продирижировал Третью симфонию и некоторые другие бетховенские сочинения в Филармонии-2 (на том концерте я быть не смог). Теперь в БЗК повторил Третью, добавив к ней Пятую.

В Третьей многое удалось, и общее впечатление было позитивным, хотя интерпретация в целом, как показалось, пока еще не до конца сложилась, да и форма подчас слегка плыла. А вот Пятую Рудин продирижировал практически идеально. Здесь были и четкая форма, и абсолютно органичные темпы (что не мешает лишний раз подчеркнуть, поскольку многие дирижеры в этой симфонии устраивают марафонские гонки, а другие, напротив, затягивают все до потери пульса), и убедительная в целом интерпретация. Рудин не превращал симфонию в плакат, иллюстрирующий приписываемый самому Бетховену тезис: «Через борьбу к победе». «Судьба в дверь», конечно, «стучалась», и достаточно внушительно, но все же не столь железобетонно, как было характерно для времен «большого стиля». В финале, правда, так и остался открытым вопрос, что же это за сила «разворачивается в марше», пытаясь подчинить себе общее движение? Но главное, в этом финале не было ни малейшей помпезности, а в самом шествии – никакой особой «маэстозности». Музыка жила, дышала, электризуя музыкантов и зал, чего несколько недоставало в Третьей. Конечно, Пятая по форме куда проще, но зато в ней и сильнее опасность впасть в рутину, в чрезмерный и ложный пафос. Ничего подобного у Рудина не было и в помине.

Что касается оркестра, то он в полной мере подтвердил свою бетховенскую репутацию – как, впрочем, и десятью днями раньше, Седьмой симфонией с Александром Соловьевым в «Зарядье». Хотелось бы в ближайшем будущем услышать у РНО также и более редко звучащие симфонии – Первую, Вторую, Четвертую, Шестую…

Средство или цель?

Всем знаком такой эффект: что-то, от чего ждешь очень многого, в итоге разочаровывает. Бывает и наоборот: ни на что особо не рассчитываешь и оказываешься приятно поражен. Но случается и так, хотя и очень редко: ждешь многого, а получаешь еще больше. Это как раз пример с концертом Анны Цыбулёвой в Малом зале Филармонии-2.

Слушая прекрасную пианистку (которую открыл для себя лишь в прошлом году) в произведениях крупной формы – концертах с оркестром, – а также в записях, я с нетерпением ждал ее сольного концерта. Программа включала «Времена года» Чайковского и избранные «Лирические пьесы» Грига. Присутствие первых могло бы вызвать досаду: зачем, дескать, брать столь хрестоматийное и заигранное произведение? Но не в том ли как раз и состоит высшее искусство музыканта, чтобы вернуть слушателям свежесть восприятия знакомого буквально от и до, кажущегося едва ли не банальным, заставив его заиграть свежими красками? И вот – «Времена года» от Цыбулёвой. Наверное, говорить о «совсем другой музыке» было бы преувеличением. Музыка та же самая, но сколько в ней открылось всякого рода нюансов и оттенков, а главное – сколько души, нежности, трепетности было в нее вложено, насколько прочувствована, проинтонирована каждая пьеса, насколько зримыми представали картины жизни и природы!.. Таких «Времен года», которые слушаешь с замиранием сердца и сладким трепетом в груди, я не припомню уже очень давно.

Цыбулёва выстроила программу симметрично: двенадцати пьесам Чайковского соответствовало столько же «Лирических пьес» Грига, отобранных из более чем шести десятков им написанных. И почти все это были пьесы программные. Цыбулёва умеет не только проникать в душу музыки, но и передавать соответствующие сюжеты, настроения, зарисовки. Каждая из пьес в ее исполнении представала настоящей жемчужиной. Изумительно прозвучала и прелюдия Дебюсси на бис.

***

День спустя я слушал в КЗЧ другого пианиста, Филиппа Копачевского, исполнившего в сопровождении Национального филармонического оркестра России, которым дирижировал Константин Хватынец, оба концерта Шопена.

У Копачевского с Цыбулёвой есть и общее, но гораздо больше различий. Они ровесники, выпускники Московской консерватории. Оба обладают виртуозной техникой, но если для Цыбулёвой последняя – всегда лишь средство, а главное – сама музыка, то Копачевский – виртуоз по преимуществу. Для него на первом месте – инструмент, и в своей игре он культивирует, прежде всего, красоту звука, подчас даже автономно от чувственного или духовного музыкального содержания. Музыкант и пианист-виртуоз в нем не столько дополняют друг друга, сколько конфликтуют, и последний нередко берет верх.

Впрочем, в данный конкретный вечер им, кажется, удалось достичь некоего равновесия. Когда выступаешь в сольном формате, легко и забыться, раствориться в том или ином пассаже, той или иной каденции. Но взаимодействие с дирижером и оркестром – если ты чуткий музыкант, а не нарцисс, слышащий лишь себя – должно удержать тебя в определенных границах, настроить на соответствующий лад. Так и произошло в шопеновских концертах. Пианист с дирижером тонко понимали и чувствовали друг друга, и в итоге получилось прекрасное исполнение. Совершенное в техническом плане и музыкально вполне адекватное, хотя и не слишком глубокое.

А Константин Хватынец в этот вечер еще и превосходно продирижировал «Вальс-фантазию» Глинки.

Дмитрий Корчак и великая троица

Стоит отметить, что с инструменталистами и дирижерами высокого класса дела у нас обстоят заметно лучше, нежели с певцами. Особенно такими, кого по праву можно назвать музыкантами. Один из редких «экземпляров», Дмитрий Корчак, в последние годы чаще выступает в Москве в качестве дирижера. Впрочем, совсем недавно он появлялся в спектакле Большого театра (Альфред в «Травиате»). А теперь спел в «Зарядье» программу из произведений великой троицы романтического бельканто – Россини, Беллини, Доницетти. Да как спел!

Поначалу были заявлены лишь камерные их сочинения. Но ближе к концерту программа пополнилась рядом арий. Выстроилось все в такой последовательности: сначала романсы того или иного композитора, потом – его же ария. Причем арии были из числа самых что ни на есть экстраординарно сложных, со сверхвысокими нотами (ре и выше): ария Артура из «Пуритан» Беллини, ария Дона Себастьяна из одноименной оперы Доницетти, ария Родриго из «Отелло» Россини. А на бис еще и знаменитая каватина Тонио из «Дочери полка».

Певец находится практически в идеальной форме, чему способствует предельно осторожное и постепенное расширение репертуара. Он уже вовсю появляется на европейских подмостках в таких операх, как «Вильгельм Телль» Россини или «Роберт-дьявол» Мейербера (нам остается пока лишь мечтать о концертном исполнении какой-нибудь из них с его участием), но, к счастью, пока не поддается соблазну спеть что-нибудь вроде вердиевского «Трубадура», а значит, наверняка сумеет сохранить такую форму еще не одно десятилетие.

В камерных сочинениях Корчак явил себя, прежде всего, прекрасным музыкантом, не пренебрегая, однако, и красотой звука. А в оперных фрагментах, помимо феноменальной техники и умопомрачительных верхов – судя по реакциям и разговорам, затмивших для значительной части публики едва ли не все остальное, – продемонстрировал еще и прекрасную кантилену, стилистическую точность, понимание того, о чем эта музыка.

Достойным партнером певца был пианист Павел Небольсин. Да и пара сольных номеров, сыгранных им, особенно «Блестящее рондо» Глинки на темы оперы Беллини «Капулетти и Монтекки», были весьма недурны.