Забавности в ней немерено, начиная с самой идеи свести на сцене два опуса, авторы которых плохо переносили творчество друг друга. Однако связь между нехитрой шуточкой одного и изысканной притчей другого имеется, причем не только в части сюжетов, угнездившихся в одном и том же экзотическом краю. Взять лупу — и логика соединения опер в один спектакль проступит четче: линию, которая через полвека разовьется в изощренный ориентализм Стравинского, начинал выводить именно Кюи. В свое совершенно европейское сочинение, где и вальс с галопом найдутся, и море романсовой лирики разольется, он вплетет крохотные музыкальные «китаизмы», что стало чуть не первой в России попыткой заглянуть за Великую китайскую стену. 

Простое счастье мандарина 

Но недавно женившийся и летающий на крыльях любви Кюи, верно, даже не заметил, что совершил маленькую революцию: все его мысли были о дорогой Мальвине. Чтобы позабавить ее (мечтавшую о певческой карьере), он и сочинил свою комическую оперу, которая одним февральским вечером 1859 года будет представлена в веселой компании. За роялем – молодой супруг и Балакирев, Мандарином прикинулся Мусоргский, ну а в главной партии, конечно, – госпожа Кюи. После этакой премьеры то ли опера, то ли оперетта хоть и полежала изрядно в дальнем ящике, но совсем не забылась. Спустя 19 лет ее представили в Петербургском клубе художников, потом увидели в Киеве и Одессе, а в 1901-м – в Большом театре. 

Почти через сто лет «Сына мандарина» поставили у Бориса Покровского – под рояль, потому как партитуру автор так и не создал, а балакиревская оркестровка, появившаяся в 1860-х, в спектакль, воссоздающий в самом ироничном ключе атмосферу той самой домашней премьеры, не вписывалась. Про концепцию помянуто не случайно. Так, на свой лад, здесь решили краеугольную проблему оперы: что делать с Востоком в сюжете, если музыка почти всецело смотрит на Запад. В новой постановке «Мандарина» из положения вышли, выпустив в преамбуле скоморохов, которые и сообщат воссевшему в первом ряду императору Поднебесной, что приехали они из России в этакую тьмутаракань (пардон, даль), чтобы потешить его величество своим искусством. Вот и весь фокус режиссера Алексея Франдетти, которым снимутся все вопросы. Кроме одного: так роскошно разодеть и загримировать Сына неба и его свиту, чтобы оставить час сидеть почти без дела, – не бросить ли на ветер идею и средства? 

В противовес закаменевшей китайской группе, жизнь на сцене и за ней, где-то там, где рождались идеи, била ключом. Начнем с того, что для постановки опус решили освежить: новую оркестровку заказали композитору Валерию Кикте, за актуализацию либретто взялась Кей Бабурина. Оба преуспели. В диалогах хорошо уловлена стилистика комедии дель арте (по образу и подобию которой писалась опера). В музыке тон задаст «игрушечный» барабанный бой, прозрачно намекнувший: будем шутить и дурачиться, – сверх того поприбавится «китаизмов». Но особые изыски для уха не приготовлялись. К чему они бесхитростному сюжету про то, как богатый Мандарин, ищущий на старости лет своего изгнанного сына, находит его в трактире, где тот бегает в слугах, не имея никаких шансов повести обожаемую дочку хозяина под венец. 

Нехитрые перипетии будут разыграны в духе упомянутой комедии. На виртуозной актерской игре сам жанр не настаивает – махнем и мы рукой на этот аспект. Собиновы автору в его опере не рисовались (хотя тот как-то блеснет в ней) – с чего б и нам подступаться с заоблачными мерками к вокальной стороне дела. Лишь отметим: спето было по-разному. Но героиня, если вспомнить, кому композитор предназначал партию, виделась исключительно на высоте, парящей не соловьем, так жаворонком над мужским собраньем простаков и хитрецов. Наталья Риттер же и в вокале была невыразительна, и в слове невнятнее других (меж тем как разговоров в «Мандарине» на пол-оперы). Не найдутся смягчающие обстоятельства и для такого изъяна, как нестроения в ансамблях и балансе между ямой и сценой. Но не успеешь пригорюниться, как из сеней нас пригласят в горницу, то бишь к императорскому двору, где будет рисоваться театр уже совсем другого коленкора. 

Соловей спешит на помощь 

Скромный оркестр, только что пасовавший перед громогласными солистами, переукомплектуется и начнет под руководством того же Алексея Верещагина заниматься интереснейшей звукописью в полном согласии с хором и солистами. При этом последние – Татьяна Федотова, Анна Семенюк, Александр и Дмитрий Черновы, Дзамболат Дулаев, Ирина Березина – будут демонстрировать самый качественный вокал, лишь иногда и в индивидуальном порядке оставляя на цельном полотне узелки в виде замыленного до неузнаваемости слова. 

Взглянуть на сцену – там ошеломляющая феерия от художницы по костюмам Виктории Севрюковой и художницы по гриму Татьяны Величкиной. «Соловья» от рождения скрещивали с балетом – тут попробовали произвести эту операцию с куклами. Они появлялись и в «Сыне мандарина», но лишь расцвечивая историю в теневом театре. На этот раз их превратили в главных действующих лиц (за которые взялся отвечать Центральный театр кукол имени Образцова). С одной стороны, ничего удивительного в таком развороте нет: марионетки вхожи в оперный спектакль давно, в том числе и у нас. Еще недавно такими опытами занимался театр «Тень», сегодня эстафету подхватил столь же маленький и отважный «Трикстер». Но поставить все на куклу там, где красуется лейбл «Большой театр», – смело. 

На подвиг образцовцы командировали своего главного художника Виктора Антонова, точно знающего, какая могучая метафорическая сила заключена в том предмете, над которым ему предстояло трудиться. Поищи-ка оперного артиста, способного так изобразить Императора – сломленного болью, с костистой, как приближающаяся смерть, фигурой и заторможенной, как у всех древних стариков, пластикой. А планшетная кукла в человеческий рост изобразила. И кто б сыграл такую Смерть, одним свои обликом затягивающую в глубинные подтексты! У куклы – японский, фарфоровой тонкости лик, но злые глаза, отдельно «ходящие» корявые руки, примеривающиеся к жертвам, и тельце без ног, которые особе, летающей со скоростью света от одного «клиента» к другому, согласимся, без надобности. И вот уже что-то шепчет: не она ли главный «подарок» японского императора китайскому, упакованный вместе с механическим соловьем? Велеречивая восточная дружба – дело хитрое, даже опасное... Нет, игра в куклы – увлекательнейшее занятие! Причем режиссер заметил это куда раньше нас, сидящих в зале. 

Обычная работа с артистами по поиску живого образа и налаживанию взаимодействия была им заброшена. Даже как-нибудь органично пристроить певца к кукле-двойнику не получалось. Но прикрой глаза на последнее – и увидишь главное. Франдетти планомерно превращал людей в марионетки, способные на действия чуть более китайских болванчиков, только и знающих, что кивать головой. Ему определенно нужен был декоративный спектакль, похожий на какой-нибудь образчик искусства арт-деко с его «шикарно», «дорого», «затейливо». Он делал стильный продукт – раз. И не задавался лишними вопросами – два. Притча? Сказка? Какая разница! Увлечь и развлечь – его козырь. И надо признать, в этом у нас мало кто может с ним сравниться.  

Фото - Павел Рычков