Гергиева мало не бывает

Во многих отношениях неделя эта прошла под знаком Валерия Гергиева. В «Зарядье» продолжался фестиваль того же названия, где в течение пяти дней маэстро самолично продирижировал пять программ разной степени сложности (как раз в день последней, с подачи «Известий», распространилась до сих пор официально не подтвержденная, но и не опровергнутая информация, что его власть будет отныне распространяться и на Большой театр). Из пяти концертов я побывал на двух – прокофьевском и берлиозовском.

В сентябре Гергиев уже дирижировал в том же зале Прокофьева – тогда это была Вторая симфония. На сей раз в программе значились Шестая симфония и аж три балетные сюиты – из «Шута», «Ромео и Джульетты» и «Золушки». На деле, впрочем, две обернулись просто отдельными фрагментами (в случае «Ромео» таковых было четыре, «Золушки» – семь), однако и в таком варианте первое отделение, в котором все это исполнялось, заняло около 80 минут.

В открывшем программу «Шуте» драйва было вдосталь, да и нерв этой музыки ощущался сполна, но не хватало прокофьевского юмора (каковое свойство никогда не принадлежало к сильным сторонам Гергиева), без чего все получилось немного тяжеловесным. Вот «Ромео и Джульетту» с «Золушкой» я бы безоговорочно отнес к числу высших взлетов гергиевского искусства, какие доводилось наблюдать за последнее десятилетие. Эти балеты не входят в театральный репертуар маэстро (хотя, возможно, он и дирижировал их на каких-нибудь очень престижных гастролях), да и фрагменты не то чтобы очень часто украшают его программы. Может быть, еще и поэтому они прозвучали не только с мощным энергетическим зарядом, что не исключало подчас и весьма тонких оттенков, но и на редкость свежо. И оркестр демонстрировал свои лучшие качества, отнюдь не сводящиеся к воздушным pianissimi и запредельным fortissimi.

Сложнее обстояло дело с Шестой симфонией. Исполнена она была на столь же высоком уровне, но вот интерпретация получилась довольно спорной. Едва ли не единственное сочинение Прокофьева, в котором почти впрямую ощутимо ледяное дыхание эпохи (симфония завершена и впервые исполнена в 1947 году), Гергиев как бы извлек из контекста, превратив в нечто более или менее абстрактное. Не только элегическая вторая часть, но даже и откровенно драматическая первая воспринимались едва ли не продолжением балетной линии. Правда, в финале, где композитором наглядно представлено в звуках, как любые попытки народных масс неортодоксальным образом радоваться (очевидно, по случаю окончания войны и связанных с этим надежд на некое «потепление»), без оглядки на «руководящую и направляющую» длань сталинского государства, раз за разом беспощадно подавляются, уйти от прокофьевских смыслов было бы едва ли возможно, – и они прозвучали.

Не столь ровной оказалась последовавшая на другой вечер берлиозовская программа. Берлиоз – тоже очень важный для Гергиева композитор, а «Осуждение Фауста» и «Ромео и Джульетту», фрагменты которых звучали в первом отделении, он одним из первых ввел в наш постоянный концертный обиход. В этот вечер, однако, именно фрагментам из «Осуждения Фауста», среди которых были знаменитый «Ракоци-марш» и «Танец блуждающих огней», повезло менее всего. Оркестр и сам маэстро, казалось, еще не отошли от давешнего Прокофьева да и просто устали, поэтому едва ли не все «Осуждение» ушло на «раскачку». С «Ромео и Джульеттой» дело обстояло существенно лучше, а отдельные номера были очень даже хороши. Кульминацией вечера стала «Фантастическая симфония». Не скажу, что все здесь было безупречно в плане формы и интерпретации в целом. Так, в первой части Гергиев временами немилосердно загонял темпы, сообщая этой музыке едва ли не экспрессионистский характер, а «Сцена в полях» подчас напоминала о Малере. Но при всем том идеальное качество звучания у оркестра и непрерывный ток высокого напряжения, транслируемый маэстро, создавали атмосферу настоящего музыкального события.

Шопен без изюминки

Программу под титлом «Шопен-гала» сыграл в КЗЧ Арсений Тарасевич-Николаев. Ранее я слышал этого пианиста с оркестром, но полное представление можно составить только по сольным выступлениям. То, что у Тарасевича – отличная техника и он, в принципе, хороший музыкант, не подлежит сомнению. Но, слушая теперь его шопеновскую программу, тщетно было искать в ней глубину и индивидуальное своеобразие. К тому же пианист в этот вечер играл весьма неровно – возможно, был не в настроении. В отдельных номерах время от времени появлялись тонкость и некий намек на живое чувство, другие проигрывались небрежно и почти что механически. Даже Соната №2 си-бемоль минор, исполненная почти что безупречно с точки зрения формы, почему-то мало трогала, не вызывая душевного трепета, хотя вроде бы все эмоциональные акценты были сделаны в надлежащих местах. Вряд ли можно было бы говорить и о собственной интерпретации, и уж тем более – о звуковой магии.

Последние свойства затруднительно обнаружить и в его записях более раннего периода, хотя среди них встречается немало по-настоящему удачных. Сегодня же в отсутствие юного пыла (Тарасевич уже переступил 30-летний рубеж) складывается впечатление, что перед нами – просто хорошо обученный исполнитель, не лишенный музыкантского дарования и темперамента, но не обладающий собственным лицом и потому в больших количествах не слишком интересный. Да и музыка Шопена, если судить по этому концерту, ему, похоже, не очень близка или же смертельно надоела. Все это, кстати, ощутила и публика: общая реакция зала (если не считать двух-трех десятков поклонниц, кричавших «браво» едва ли не после каждого номера) была достаточно сдержанной, и аплодисменты синхронно прекратились после первого биса…

Два вечера со Стравинским

В КЗЧ продолжается авторский цикл Ярослава Тимофеева «Весь Стравинский», в рамках которого на минувшей неделе состоялось сразу два концерта. Первый был посвящен камерным сочинениям раннего периода. Большинство из них, как подчеркнул сам ведущий, на столь большой сцене никогда не звучали.

В самом начале мы услышали красочный рассказ о том, как юный Стравинский задумал фортепианную пьесу под названием «Тарантелла» и даже написал ни много ни мало 16 тактов. Затем Тимофеев пригласил на сцену Владимира Мартынова, которого ранее просил «дописать» этот опус. Мартынов практически просто продублировал еще несколько раз написанное своим гениальным предшественником да сам же и сыграл. Воспринимать это всерьез или все же в качестве остроумного розыгрыша?..

Вообще, надо заметить, юмора в блестящих комментариях Тимофеева хватало. Что касается собственно музыкальных номеров, то, конечно, весьма интересно было услышать образцы раннего творчества композитора – например, Скерцо и Сонату, в которых трудно отыскать хоть мало-мальские приметы его стиля – в отличие от написанных несколькими годами позже Четырех этюдов для фортепиано, где он, этот стиль, уже вовсю пробивается. Все перечисленные сочинения отлично исполнил Филипп Копачевский, в этот вечер также и аккомпанировавший вокалистам. Вокальные номера, в основном раритетные, очень качественно были исполнены Альбиной Латиповой, Марией Бараковой и Константином Шушаковым. Особенно хороша была Латипова, явившая нам еще одну грань своего дарования в изящной лирике молодого Стравинского. Баракова подкупала, прежде всего, чувственной красотой звучания, а Шушаков – артистизмом (особенно ярко проявившимся в завершавшей первое отделение балладе «Как грибы на войну собирались» в стиле Мусоргского).

Программа пятого концерта цикла «Весь Стравинский» (напомню, что первые три состоялись еще в минувшем сезоне), за исключением «Трех стихотворений из японской лирики», состояла, напротив, из произведений хорошо знакомых – оперы «Соловей» и музыки балета «Весна священная». В этот вечер играл РНМСО под управлением Филиппа Чижевского, продемонстрировавшего идеальное попадание в стилистику Стравинского.

Как подчеркнул Тимофеев, в «Соловье» мы имеем дело по существу с двумя разными операми (Стравинский на несколько лет прерывал работу, чтобы написать свои знаменитые балеты, и к «Соловью» вернулся во многом уже другим композитором). Дирижеры нередко сглаживают этот контраст, Чижевский же, напротив, его подчеркнул. И в целом столь филигранной музыкально-интонационной проработки буквально каждой детали этой партитуры слышать давно не приходилось. Превосходно был подобран и каст солистов, среди которых надо особенно выделить Ольгу Козлову (она же пела и японский цикл), Алексея Татаринцева, Марию Баракову и Юлию Никанорову.

Великолепно прозвучала и «Весна священная». Не отношу себя к числу фанатов этого произведения, однако на этот раз буквально не мог оторваться, а когда все закончилось, даже подумал: как, уже?..

Цикл «Весь Стравинский» пока далек от завершения, но его уже сейчас можно с полным основанием назвать одним из наиболее интересных и значительных проектов Московской филармонии (к счастью, трансляции всех концертов цикла по-прежнему доступны на ее сайте). Браво Ярославу Тимофееву, цикл этот придумавшему и становящемуся одним из героев каждого концерта. Будем следить за дальнейшими программами. А лично я – после такого «Соловья» – с особым нетерпением жду «Похождений повесы» с Филиппом Чижевским.

Хиндемит в хорошей компании

Заметным событием недели (да, наверное, и сезона) стало исполнение в КЗЧ симфонии Пауля Хиндемита «Гармония мира», к которой, кажется, после Евгения Мравинского никто у нас и не обращался. Теперь это сделали Александр Рудин с РНО. Для оркестра Хиндемит, похоже, вообще становится одним из фирменных композиторов: не далее как в прошлом сезоне он превосходно исполнил его симфонию «Художник Матис» под управлением Тимура Зангиева. И «Гармония мира» прозвучала так, словно коллектив уже вполне сжился с этой музыкой.

Как и «Художник Матис», «Гармония мира» написана на материале одноименной оперы, над которой композитор работал параллельно (закончив ее, однако, пятью годами позже, чем симфонию, чья премьера состоялась в 1952 году), и в определенном смысле может считаться программной музыкой. Программа здесь, правда, не конкретно-сюжетного, но, скорее, общефилософского характера. Герой оперы – немецкий астроном Иоганн Кеплер. Симфония воспроизводит не сюжет, но проблематику книги Кеплера, которой и обязана своим названием. Она состоит из трех частей – Musica Instrumentalis, Musica Humana и Musica Mundana, отражающих, соответственно, гармонию небесных сфер, гармонию человеческого мира и гармонию макрокосма. Музыка – в отличие, скажем, от нововенцев, с которыми Хиндемит время от времени пересекался, – кажется куда более доступной даже при первом прослушивании, хотя, конечно, чтобы по-настоящему в ней разобраться, мало будет и десяти. Любопытно, кстати, что в записи Мравинского она порождает ассоциации с произведениями Прокофьева и в меньшей степени – Шостаковича. И то сказать, Хиндемит был их современником, поэтому для того времени, когда западный авангард в СССР был по большей части недоступен, такой «ключ» казался вполне естественным. С тех пор, однако, все или почти все новейшие музыкальные течения стали частью нашей музыкальной действительности. И интерпретация Рудина вполне обошлась без таких вот подпорок. Она была весомой, внятной, убедительной и очень впечатляющей.

В первом отделении РНО с Рудиным прекрасно исполнили фантазию «Скиталец» Шуберта в переложении для фортепиано с оркестром Листа (солировал Дмитрий Шишкин). Рудин с оркестром посвятили концерт памяти своего недавно ушедшего коллеги, замечательного музыканта, концертмейстера группы виолончелей РНО Александра Готгельфа, и еще до начала основной программы прозвучала часть из Третьей сюиты Баха – одна из самых знаменитых его музыкальных тем, которую в различных аранжировках можно услышать в том числе и на траурных церемониях. Этот концерт я смотрел по трансляции, благодаря которой можно было увидеть то, чего не увидишь из зала: лица музыкантов крупным планом и слезы в глазах многих из них…