Полностью уйти от малороссийского акцента нереально – и гоголевский сюжет привязан к колоритной Диканьке, и либретто Якова Полонского изобилует украинизмами. Да и музыка, хоть и содержит всего пару-тройку народных тем, по общему колориту очень даже малороссийская. Это, наверное, неслучайно, ведь и семейные корни – по отцу род Чайковских восходил к запорожским казакам Чайкам, – и пребывание Петра Ильича подолгу у сестры в поднепровской Каменке сыграли свою роль. Малороссийский дух был симпатичен композитору, и он с любовью передавал его в музыке: в народно-бытовых картинах «Черевичек» или гениального «Мазепы» – гораздо убедительнее, чем в других операх подобного плана – «Воевода», «Опричник», «Чародейка», – где Чайковский в основном не слишком удачно конкурировал на «великорусской территории» с этнографами-кучкистами.

В уральской версии «Черевичек» есть и казаки в красных шинелях, кушаках и сапогах, и дивчины в веночках, но сказать определенно, что действие происходит на Украине, едва ли возможно. Скорее, дан обобщенный вид какой-то постсоветской провинции, а может быть, даже и вневременной, хотя некоторые маркеры современности наличествуют. Режиссер-постановщик спектакля Борис Павлович пишет в буклете: «Для меня нежная провинциальная фреска Диканьки – скорее, север Урала, нежели юг Малороссии». Акцент в визуальном решении сделан совсем на другом: художники-постановщики Александр Мохов и Мария Лукка, художник анимации Анастасия Соколова и световик Стас Свистунович решают «Черевички» в эстетике мультипликации, гротескной лубочности, насыщенности узнаваемыми (или только кажущимися таковыми) образами масскульта.

На сцене невероятно пестро и ярко. Кричащие и на первый взгляд мало сочетающиеся цветовые решения ошарашивают с первой же картины у Солохи. Та выходит к публике в бигуди, халате в розовых цветах, огромных валенках и с двумя черными полиэтиленовыми мешками – видимо, хозяйка прибрала не только себя, но и хату. В пандан к ней Бес – весь в золотом, эдакий симбиоз Элвиса Пресли, Дэвида Боуи и Николая Баскова с начесом-коком и светящимся жезлом-волшебной палочкой: забавная пародия на оперных Мефистофелей всех мастей. Картонные трафареты – сугробы и облака; хатки – щитовые домики то тут, то там; на заднем плане в перспективе – три вышки ЛЭП. Безошибочно узнается родимое «чудное приволье» – малообжитое, малообустроенное, в котором нет комфорта, а жизнь кипит на все сто.

Этот тезис тут же подтверждается. Солоха скидывает домашнюю амуницию и, как незабвенная Людмила Прокофьевна из «Служебного романа», в одночасье превращается в элегантную красавицу (с аллюзией на Мэрилин Монро или кого-то еще из голливудских кинодив). Между ней и Бесом начинается откровенный флирт, поддерживаемый бойким гопаком, – правда, меру дозволенного постановщики не переходят.

Жизнь кипит и на улице, где плутает в поисках выпивки забавная парочка: Чуб, одетый как «новый русский» (красный пиджак, шуба в пол), и Панас в дубленочке и ушаночке попроще. Страсти-мордасти бушуют и у Оксаны. Диканьская красотка предстает в образе колючего тинэйджера. На груди у нее портрет Фриды Кало – символ эмансипации. Свою душу и сомнения в собственной неотразимости она изливает огромной синей курице в золотых сапожках: в сцене колядования окажется, что это ее подруга Одарка, которая, видимо, не только обзавелась модной обувью и не только птицу счастья за хвост поймала, но сама таковой птицей и является (судя по цвету – метерлинковской). Зеленая батарея центрального отопления, картинка-заставка Центрального телевидения на телевизоре в деревянном корпусе и на деревянных ножках, настенный гобелен с лебедями в пруду вновь напоминают о близких к нам по времени реалиях.

Пересказывать приколы и находки постановщиков можно долго – спектакль плотно насыщен и визуальными неожиданностями, и удачными режиссерскими ходами. Общий итог этого подхода позитивный. Несмотря на необычную, если не сказать приводящую в оторопь, оболочку, постановочной команде удалось сложить пазл, резонирующий с музыкальным материалом, а не противоречащий ему. Спектакль насыщен юмором, задором, незлыми шутками, усиливает гоголевскую насмешку, чего в самой опере Чайковского, быть может, не так много. Согласно дару лирика, Петр Ильич больше сосредоточился на делах сердечных (безмерное женское обаяние Солохи и история непростых взаимоотношений Оксаны и Вакулы). Вследствие этого его комическая опера вышла не слишком комической – скорее, сказочно-лирической с элементами комедийности. Постановщики возвращают в историю лукавый гоголевский прищур и делают это аккуратно, не вредя опере, а дополняя ее.

Помимо пестро разукрашенной провинции, в спектакле есть Петербург – другая реальность. «Петербург абсолютно формализован и безжизнен, с гимнами, парадными полонезами и маршами», – пишет Борис Павлович. Все здесь золоченое и напыщенное, механистическое и утрированное. Кстати, Бес, судя по его прикиду, родом оттуда же, его, видимо, в Диканьку сослали за какие-то адские козни. Впрочем, он же надевает во дворце маску-корону а-ля «король-солнце» – не исключено, что именно он тут и есть настоящий хозяин. Тожественный полонез «отрабатывают» люди-манекены в кринолинах, имитирующих капители античных колонн; «Русскую пляску» и «Пляску запорожцев» хореограф Нурбек Батулла решает в стилистике контемпорари, что весьма необычно и даже провокативно: Петербург от этого еще больше похож на модное тусовочное место, холодное и бездушное.

Характеры героев решены традиционно – по Чайковскому, Полонскому и Гоголю. Лишь некоторые утрированные акценты подсказывают зрителю, кто есть кто в этой истории. В этой прямолинейности – усиление комедийности, которую постановщики хотели во что бы то ни стало вытащить из оперы. В целом у них это получилось – спектакль вышел яркий, живой и занимательный.

Этому в немалой степени способствует музыкальное решение, за качество которого отвечали главный дирижер Константин Чудовский и хормейстер Алексей Петров. Коллективы звучат насыщенно, по большей части радуя красотой и точностью. Лирическое уравновешено с комедийным – последнее подано более выпукло, зажигательно, что соответствует общей концепции постановки. Молодые голоса солистов удивляют силой и выносливостью. Центральная лирическая пара – Игорь Леус (Вакула) и Ольга Стародубова (Оксана) – поручена весьма плотным и звучным, мощным голосам, в которых, быть может, не всегда хватает изящества, но витальности – с избытком, что для этой оперы и для такого ее решения, наверное, важнее. Гораздо больше изящества в Солохе Елены Бирюзовой: ее лукавство и хитрость выходят весьма утонченными. Прекрасна работа Алексея Семенищева: его Бес одновременно элегантен и карикатурен, а звучит ярко, под стать главным героям. Искрометной комедийностью порадовал Евгений Крюков (Школьный учитель), вальяжной значительностью – Максим Шлыков (Светлейший). Как утверждает маэстро Чудовский, «…получилась очень добрая рождественская история со счастливым концом, уверен, что публика полюбит эту замечательную оперу». Думается, он прав.

Фотографы – Максим Субботин, Иван Мохнаткин