Программа получила незамысловатое название «Моцарт и Сальери» – полностью совпадающее с маленькой трагедией Пушкина и оперой Римского-Корсакова, но в еще большей степени являющееся устойчивым культурным мемом, основательно обросшим штампами и однозначными коннотациями. Всякого рода сравнения двух композиторов с попыткой доказать, что Сальери ничуть не хуже Моцарта и почти забыт совершенно незаслуженно, в последние годы приобрели характер эпидемии. Кто только не потрудился на этой почве – от малоизвестных исполнителей до всемирно знаменитой Чечилии Бартоли! «Виртуозы Москвы» решили внести свою лепту, предложив сложную драматургию вечера: сначала «сравнительная характеристика» творчества Моцарта и Сальери, а затем взгляд на их «историю» русского классика.

Однако едва ли можно сказать, что вышло очень удачно. В первом отделении прозвучали два произведения соперников-друзей (известно, что их связывали уважительные отношения, несмотря на конкуренцию): трехчастная Венецианская симфония Сальери и четырехчастная Сороковая Моцарта. Соседство, прямо скажем, малоподходящее. Сальери был, прежде всего, оперным композитором, и именно в этом жанре достиг наибольшего успеха и вершин; во второй половине своей долгой жизни он стал известен духовными сочинениями: его симфоническое творчество скудно и маловыразительно. Венецианская симфония оказалась куцей и невнятной: нечто среднее между музыкой барокко и сочинениями учителя Сальери Глюка без какого-либо влияния более совершенных образцов симфонизма того времени – например, сочинений Гайдна. Главное, эта изящная, но пресная музыка абсолютно неизвестна слушателю (даже продвинутому), и вот вслед за ней звучит абсолютно узнаваемый гениальный хит – лучшая симфония Моцарта, с которой опус Сальери несопоставим ни по каким параметрам. Сравнение снова не в пользу последнего, и вывод у аудитории однозначный: конечно, бездарь, а оттого и завистник.

Второе отделение также оставило вопросы. Во-первых, оперу Римского-Корсакова исполнили с использованием микрофонной подзвучки: для чего – непонятно. Акустика Светлановского зала не идеальна, но здорово приросла в своем качестве благодаря техническим ухищрениям последних лет. Кроме того, еще и до акустической реконструкции здесь неоднократно исполняли оперы без микрофонов, и у умелых дирижеров, которые давали себе труд все же отыскать верный баланс между солистами и оркестром, получалось вполне достойно. На описываемом концерте микрофонный звук буквально подавлял, это еще в большей степени провоцировало на повышенную звучность не театральный, не привыкший аккомпанировать певцам оркестр. В итоге опера была исполнена очень громко, в эдаком прокламационно-митинговом стиле.

Во-вторых, исполнение заявили как концертное (и в афише, и в конферансе), что оказалось неправдой. Ведь степень театрализации определяется не наличием сценографии, тем более что минимально она присутствовала и здесь. Публике предложили полноценный спектакль режиссера Рамуне Ходоркайте и художницы Василисы Кутузовой. На авансцене стоял письменный стол, за которым Сальери трудился на ноутбуке, и кожаный диван, где чуть позже «развалился» шалопай Моцарт, были выстроены мизансцены, актеры нешуточно играли свои роли (а отнюдь не пели партии), причем с вовлечением и пространства зрительской части – словом, законченная постановка со своей концепцией. Суть ее заключалась в переносе истории в наши дни – видимо, тем самым публике хотели сообщить, что проблемы зависти и негениального злодейства вневременны и вечны. Два героя были одеты в современную цивильную одежду – Сальери чуть строже, в этакий полуофисный молодежный кэжуал, Моцарт – по-тинейджерски разбитно, в спортивный костюм и нелепую черную вязаную шапочку. Место скрипача, «пачкающего мадонну Рафаэля», занял смартфон: Моцарт снял на него бродячего музыканта и показывает другу видеоролик. Жесты, мимика, пластика артистов утрированно (особенно у Моцарта) показывали публике типичное поведение молодых людей XXI века, что совершенно не вязалось ни с музыкально-эмоциональным строем оперы, ни с высокой поэзией – пушкинских слов просто нет в нашем сегодняшнем лексиконе. Удивительно, как сами постановщики не чувствуют эту фальшь – никакого приращения смыслов из этого не получается, один абсурд.

В угоду постановочным идеям опера подверглась незначительной, но заметной редактуре. Во-первых, смартфон «исполнял» вовсе не положенное Voi che sapete. Во-вторых, вместо мастерски сымитированной Римским под Моцарта фортепианной пьесы про «виденье гробовое» был исполнен фрагмент одного из сочинений зальцбургского гения для солирующего духового инструмента. В-третьих, первые такты Реквиема, включенные Корсаковым в партитуру, которые «слушает» Сальери, прозвучали без хора, только аккомпанемент, что очень обеднило музыку. И это притом что хор в проекте был, но появился в зале в черных рясах только по окончании оперы: «Мастера хорового пения» исполнили «Лакримозу», поскольку, видимо, авторы проекта сочли неубедительной драматургию Римского-Корсакова, захотев улучшить оперу, сказать в ней свое последнее слово.

Хор расставили по партиям в разных концах зала: трудно сказать, удалось ли кому-то из публики (может быть, в центральной части партера или на балконе?) насладиться слитностью звучания. Мне достались стоявшие вблизи тенора, чьи яркие голоса совершенно забивали все прочие партии до такой степени, что даже мелодия, отданная композитором сопрано, не идентифицировалась.

Были и прочие музыкальные просчеты. Главный – партию Сальери отдали лирическому баритону Игорю Подоплелову, эффектному блондину с красивым и выровненным голосом, однако драматического наполнения образа такой инструмент дать не может по определению – здесь нужен бас, желательно и масштабный, и выразительный. Наверное, излишне напоминать, что традицию исполнения этой роли в опере создавал великий Шаляпин, и позже ее пели выдающиеся басы-артисты, мастера вокального театра, поэтому элегантное, но жидкое звучание баритона совершенно не убеждает, да и партия Подоплелову откровенно низка. Моцарта исполнил тенор Ярослав Абаимов – выразительно и ярко, с тонкими градациями нюансов, но и у него есть «грешок»: уверенно, если не феноменально владея верхним регистром, певец частенько стремится слишком нарочито продемонстрировать «козырную карту», явно пережимая со звучностью на верхушках.

Единственным безупречным участником программы ожидаемо оказался оркестр. Его сегодняшняя форма восхитительна, что было особенно очевидно в симфонии Моцарта: она прозвучала  классицистски строго и вместе с тем очень поэтично, с волнующими предромантическими ощущениями. Молодой маэстро Арсентий Ткаченко в целом удачно справился со всеми задачами. Впрочем, имея в руках такой классный «инструмент», не справиться было бы трудно. В заслугу дирижеру стоит поставить внимательный аккомпанемент вокалистам, что привнесло толику гармонии в этот весьма противоречивый проект.