Самая знаменитая опера Глюка нечасто появляется на наших афишах, даже столичных. О постановках в российских регионах история вообще умалчивает, так что, по всей видимости, состоявшаяся около двух лет назад в рамках пермского фестиваля «Территория» премьера стала первой. Эту-то постановку, а точнее – ее расширенную и дополненную версию перенесли в Нижний Новгород. Прежнюю постановочную команду – режиссеры Мария Литвинова и Вячеслав Игнатов, художники Ольга и Елена Бекрицкие, художник по свету Алексей Хорошев, видеохудожник Андрей Беляцкий – возглавил Дмитрий Синьковский, с начала года занимающий пост главного дирижера Нижегородского театра оперы и балета.

Представленное зрелище одновременно восхищает, озадачивает, а в чем-то и раздражает. Внешняя сторона – фирменные для этой команды приемы театра теней и фантазийные костюмы – тешит глаз и стимулирует воображение. А вот со смыслом происходящего на сцене дело обстоит сложнее. И декларации в буклете не слишком помогают.

Концепция, как ее излагает один из постановщиков, в общих чертах такова. Умирает не Эвридика, а Орфей. И, едва попав в Аид, предпринимает все усилия, чтобы хоть ненадолго вернуться в мир живых и забрать с собой любимую супругу. Однако столь своеобразный замысел, даже в компактной и камерной пермской версии не совсем внятный, в куда более густонаселенном нижегородском спектакле едва-едва проглядывает, увязая в бесконечных дивертисментах и калейдоскопическом дефиле костюмов. В самом начале, на траурной музыке, зрители видят на экране, как препарируют чье-то тело, но многие ли улавливают, что это именно Орфей? Но даже если зритель уяснит себе это обстоятельство, дальнейшее вполне может восприниматься, как некий флешбэк, или, скажем, посмертные галлюцинации героя, а не «реальные» похождения в царстве мертвых и за его пределами.

И, кстати сказать, если следующее за увертюрой ламенто оплакивает самого Орфея, то тем труднее соотнести с этой гениальной музыкой (предвещающей Реквием Моцарта) предлагаемую трактовку титульного героя, низводящую его с трагедийных высот до низин слепого эгоизма. Если Адмет в «Альцесте», узнав, что жена решилась вместо него идти в царство мертвых, готов отправиться туда вместе с ней, то этот Орфей, совсем напротив, утаскивает вместе с собой еще и вполне живую Эвридику. Некогда популярная романтическая концепция торжества любви, обретаемого в смерти, сегодня не работает, и предлагаемая трактовка воспринимается совсем в ином свете: мертвые хватают живых…

Оставим за скобками вопрос, возможно ли в принципе реализовать в полной мере заявленную концепцию, противоречащую как музыке, так и драматургии. Да и сама эта постановочная команда сильна не столько умением генерировать смыслы, сколько способностью создавать эффектное, ни на что не похожее и подчас просто завораживающее зрелище.

И еще один существенный момент: первоначальная версия этой постановки в Перми (где музыкальным руководителем был Сергей Иньков) базировалась на венской редакции «Орфея» и, соответственно, длилась около часа с четвертью. Дмитрий Синьковский решил сделать контаминацию, используя едва ли не весь материал, написанный Глюком для разных редакций. Вследствие этого, конечно, не могла не измениться и сама постановка – уже хотя бы потому, что вместе с многочисленными танцевальными эпизодами (отсутствующими в венской редакции) в ней появился и хореограф Михаил Колегов. То, что он сделал, скорее согласуется с музыкой Глюка (хотя бы и сугубо внешне), нежели с постановочным замыслом, и даже способствует еще большему его размыванию. В итоге почти все сценическое действо сводится к визуальным эффектам, и вопрос, достаточно ли этого, чтобы удерживать зрительское внимание без малого два часа, да еще и без антракта, остается открытым.

Синьковскому при всех значительных достоинствах музыкальной составляющей не всегда удается создавать динамику сугубо музыкальными средствами, учитывая дивертисментный характер не только самого зрелища, но и той партитуры, которую он составил из разных версий. Притом что в отдельных эпизодах экспрессия, исходящая от него и передающаяся музыкантам, буквально зашкаливает.

Специалист по старинной музыке Синьковский, приступив к новым обязанностям, превратил свой камерный ансамбль La Voce Strumentale в полноценный оркестр под тем же названием – в основном за счет музыкантов из Москвы. Таким образом, Нижегородская опера сегодня располагает двумя оркестрами – прежним и вновь созданным (нечто подобное мы некоторое время назад наблюдали в Пермской опере, где оркестр MusicAeterna Теодора Курентзиса существовал параллельно с театральным). В исполнении «Орфея» принимало участие чуть больше половины новоиспеченного коллектива, насчитывающего 65 музыкантов. Многие играли на старинных инструментах (события последних месяцев не позволили оснастить таковыми всех), и в целом можно с полным основанием говорить об исторически информированном исполнении высокого качества.

Премьерные составы за одним-единственным исключением были представлены солистами Нижегородской оперы. Другое дело, что почти все они лишь недавно влились в труппу (некоторые прямо в нынешнем году). Превосходным Орфеем была Дарья Телятникова, имеющая уже имя и немалый опыт, но и Яна Дьякова немногим ей уступала. Хорошее в целом впечатление оставили Эвридики – Татьяна Иващенко и Анастасия Джилас, хотя подчас обе, особенно вторая, несколько нарушали глюковскую стилистику, лавируя в сторону итальянской оперы эпохи веризма. Хороша была Лилия Гайсина (Амур, в этой сценической версии именуемый Купидоном) из Музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко, но и у Светланы Ползиковой также были свои достоинства.

Премьера «Орфея» стала первым проектом нового художественного руководителя Нижегородской оперы Алексея Трифонова. Ему же принадлежит идея задействовать для этого недавно реконструированное пространство Пакгауза на Стрелке. Идея во всех смыслах удачная: зал Пакгауза, где, кстати, и акустика лучше, чем в основном здании театра, прекрасно подходит для такого рода проектов. Впрочем, сюда должны хорошо вписаться не только старинные оперы, но и самые что ни на есть современные. А если учесть еще и то обстоятельство, что Пакгауз расположен в одном из самых живописных уголков Нижнего Новгорода, между собором Александра Невского и местом слияния двух рек, Волги и Оки, проблем с заполняемостью зала возникнуть не должно.

Фото Александра Мерзлякова, Александра Шевякова