Строго говоря, это не премьера, а возобновление: постановка австралийца Дэвида Фримана появилась еще в Кировском театре Ленинграда на излете советской эпохи (в декабре 1991-го) и ознаменовала прорыв в неведомый для главных сцен СССР репертуар. Да, в 1983 – 84 годах «Огненный ангел» был поставлен в Перми и Ташкенте, но ведущие театры страны «такого» Прокофьева обходили стороной. Постановка 1991 года стала знаменита еще и тем, что была едва ли не первой практикой копродукции для наших широт – через несколько месяцев после ленинградской премьеры спектакль показали в Ковент-Гардене.

Фримановский «Ангел» жил долго. Его возили на гастроли, в 1998-м он гостил в Москве, был записан на Philips Records с первоклассными первыми протагонистами: Сергеем Лейферкусом и Галиной Горчаковой. Однако из репертуара спектакль все-таки выпал и уже достаточно давно. Тем временем в Большом театре успела появиться и кануть в Лету своя версия оперы – постановка Франчески Замбелло. Когда в Мариинке задумались о возвращении «Ангела» в афишу, то решили: лучше, чем версия Фримана, не сыскать – за прошедшее тридцатилетие ничего более адекватного прокофьевскому произведению не появилось. Видимо, Валерий Гергиев не очень полагается на гипотетически новые интерпретации.

То, что в 1991-м казалось революционным, сегодня выглядит добротным и классичным. Постановка Фримана, который слыл когда-то скандальным радикалом, исключительно иллюстративна. В ней совсем нет отступления от сюжета, никакого «режиссерского помешательства». Даже знаменитая сцена экзорцизма в финале более не удивляет и не возмущает – оголяющиеся монахини выглядят почти буднично на академической сцене (как говорится, и не такое видали). Все кажется очевидным: действительно, как еще могут реагировать обуреваемые бесами девушки? Для девственного советского сознания, долгие десятилетия отгороженного и от мистики, и от эротики, это был действительно прорыв, теперь же честное изложение либретто представляется несколько старомодным, если не тривиальным.

Спектакль восстановлен очень качественно, скрупулезно, он практически абсолютно такой же, каким его можно увидеть на видеозаписи 1993 года (режиссер возобновления Юрий Лаптев). Пустое темное пространство, торжество минимализма, скромные фанерные выгородки, обозначающие строения и помещения, в которых разворачивается действие (сценография Дэвида Роджера), торжество выразительной световой партитуры (художники по свету Стив Уитсон и Владимир Лукасевич), которая, по сути, заменяет собой декорации и определяет визуальное решение спектакля. Адаптация, необходимая для огромного пространства Мариинки-2 (прежде спектакль шел на исторической сцене), практически не заметна – спектакль «сидит» как влитой, будто он всегда здесь и жил, а для современного антуража зала он даже более подходящий, чем для золоченых лож старой оперы.

Гарантом качественности возобновления, безусловно, выступает сам Валерий Гергиев – как и три десятилетия назад, влюбленный в Прокофьева и являющийся его непревзойденным интерпретатором. Четкий пульс, захватывающий динамизм, точность, ядовитые экспрессионистские всполохи и одновременно – страницы невероятной красоты, где лирический талант композитора изливается неудержимым потоком, правда, на очень короткие эпизоды. Оркестр звучит невероятно, словно коллективный шаман, гипнотизируя и электризуя публику, которая сидит, не шелохнувшись.

Что касается певцов, то сравнения неизбежны. Старожилы обязательно скажут: так, как это пели Горчакова, Лейферкус, Галузин, Плужников, Огновенко, не поет никто, и ничего подобного вы никогда не услышите. Это правда – поют иначе, голоса и артистические личности иные. Но это не означает, что поют и играют хуже – просто совсем по-другому. У стройной большеглазой красавицы Марии Баянкиной Рената получается невероятно нежной и трогательной, не влюбиться в такую невозможно, увидеть в ней ведьму – и подавно. При этом ее красивый голос справляется с кровавой партией, звучит уверенно, ни разу не возникает ощущения, что певица взялась не за свое, переоценила возможности. Рупрехт Романа Бурденко пленяет настоящим бельканто – красивейший и идеально выстроенный голос кажется даже слишком прекрасным для этого героя, а вот актерски певец пока лишь ищет образ, подступается к нему, его рыцарь недостаточно брутален и несколько вяловат.

Опера обильно населена персонажами второго и третьего плана, и здесь складывается отличный ансамбль, а сам подбор голосов кажется идеальным. Особенно запомнились острохарактерные теноровые звучания Андрея Попова (Агриппа Неттесгеймский) и Евгения Акимова (Мефистофель) и спетый с невероятной отдачей Инквизитор баса Станислава Трофимова.

Фото Валентина Барановского © Мариинский театр