А. Кудряшов принадлежит к молодому поколению воспитанников школы Г.Г. Нейгауза. В самом деле, его учителями после того, как он окончил ДМШ им. Шопена по классу О. Груздевой, были: его замечательный дед, Л. Наумов, затем А. Наседкин, а оканчивал он консерваторию уже у В. Горностаевой. Сейчас принято считать, что никаких национальных школ нет, что все стало «космополитичным», вненациональным и т. д. Но я, посетив концерт А. Кудряшова, позволю себе в этом усомниться.

Сразу бросаются в глаза две особенности, может быть, наиболее точно определяющие пианистический почерк А. Кудряшова: простота и естественность в исполнении. К ним прибавлю и то, что называется теплотой звучания. Все это качества, которые ценил Г. Г. Нейгауз и которые в той или иной мере воплотились в исполнительстве и педагогике его учеников.

Программа вечера была целиком посвящена русской музыке, точнее, двум ее самым великим представителям второй половины XIX века: в первом отделении прозвучали сочинения Чайковского («Детский альбом» и сюита «Щелкунчик» в известной транскрипции М. Плетнева), второе отделение было отдано «Картинкам с выставки» Мусоргского.

И вот на протяжении всего концерта ни разу не пришла в голову обычно появляющаяся у меня мысль: «Как здорово придумано! Как он необычно это повернул!» В данном случае я услышал нечто совсем иное.

С первых же тактов «Утренней молитвы», которой открывается цикл Чайковского, стали ясны наиболее запоминающиеся свойства пианиста. Он умудряется играть с большой экспрессией, но вместе тем как бы непритязательно, нигде не переходя известных границ, ибо настоящая экспрессия в исполнении тесно связана с чувством меры. У А. Кудряшова все звучало настолько просто, что невольно вспомнилась фраза младшего из Нейгаузов, Станислава, обращенная к Л. Наумову: «Лева, скажи, зачем, собственно, надо играть выразительно?» А сам Лев Николаевич любил цитировать уже старшего Нейгауза: «Скупость высшей простоты». И это было высшей похвалой в его устах.

«Детский альбом» Чайковского, как известно, принадлежит к шедеврам не только «детской», но и «взрослой» фортепианной музыки, что в прошлом доказали К. Игумнов, его ученик О. Бошнякович, а в более поздние годы ― М. Плетнев. Вопреки внешней доступности этот цикл необыкновенно трудно вынести на эстраду (мы сейчас не говорим о его роли в детском репертуаре: там царствуют иные законы).

В небольших 24-х пьесах, как мы знаем, прослеживаются несколько сюжетных линий: линия лирическая («Утренняя молитва», «Сладкая греза», «Шарманщик поет»), в которой А. Кудряшов проявил себя с наибольшей убедительностью; затем линия «характерная» («Баба-яга», «Марш деревянных солдатиков»); и, наконец, линия «жанровая» ― почти половина цикла посвящена квазифольклорным и действительно почерпнутым из фольклора песням и танцам самого разного свойства. К этому стоило бы добавить и миницикл из трех пьес, посвященных куклам.

Образ Бабы-яги у Чайковского совсем не страшный (в отличие от Мусоргского). В этой пьесе, по-моему, есть некая лукавость, унаследованная, возможно, от Шумана, которому Чайковский вообще многим обязан. Это шуточная, невсамделишняя Баба-яга, напоминающая «Рыцаря Рупрехта» (или, как в наших изданиях, «Деда Мороза») из шумановского «Альбома для юношества». И хотя пианист сыграл ее с безупречным вкусом, все-таки ощущения какой-то иронической «страшилки» мне здесь не хватило.

Впрочем, эту пьесу, как и все остальные, А. Кудряшов исполнил с такой тонкой непритязательностью, такой, заставляющей вновь вспомнить Шумана, искренней теплотой, что критиковать его за что-либо совсем не хочется. Кстати, пианист представил цикл в традиционной последовательности, т. е. закончив пьесой «В церкви» (и это была вторая «молитва»), хотя, как известно, в автографе он завершается «Песней шарманщика» ― прелестной итальянской песенкой в G-dur, как бы раздвигающей стены уютного русского дома и в то же время «закольцовывающей» первоначальную тональность «молитвы».

Самый известный плетневский опус сюита «Щелкунчик», в отличие от «Альбома», содержит немалые трудности. В целом пианист их успешно преодолел, хотя в «Тарантелле», если уже вставать на точку зрения какого-нибудь фортепианного «пуританина», немного не хватило ясности в некоторых пассажах. Зато заключительную и самую знаменитую часть цикла Andante maestoso он исполнил прямо-таки с захватывающей нежностью и подлинным апофеозом в кульминации этого гениального рas de deux, которое бесспорно принадлежит к великим страницам творчества русского композитора. И здесь его исполнение вполне можно было сравнить даже с исполнением автора транскрипции.

Сказанное о цикле Чайковского, как ни странно, во многом приложимо и к интерпретации «Картинок». Я бы снова выделил всю лирическую линию (особенно впечатлил «Старый замок» и некоторые «Прогулки», а также «С мертвыми на мертвом языке»). Прелестно прозвучала пьеса «Тюильри». Что касается былинной, фантастической и «дьявольской» стороны цикла («Баба-яга», «Богатырские ворота», «Быдло»), то здесь, мне кажется, свойственные пианисту мягкость лиризма и недостаток напора (в «Бабе-яге», например) не позволили полностью обрисовать те полярные состояния, которые здесь живописал Мусоргский. Хотя опять же: трио в этой пьесе прозвучало даже завораживающе. Очень впечатлила также и «молитва» (та, которая на пианиссимо) в середине «Богатырских ворот».

А мне все время мерещилось нечто общее между столь несхожими циклами – Чайковского и Мусоргского. И насколько воистину «взрослой» музыкой оказывается в руках мастера «Детский альбом», настолько же «детским» (особенно, если сопоставить с циклом «Детская») – то ироническим, то шаловливым, то игровым, где все страшное страшно лишь понарошку, – оказывается цикл Мусоргского.

Кажется, здесь мы видим не две разных России, явленные в творчестве двух наших гениев, но одну, настолько многоцветную в своей образной палитре, что трудно поверить, как все сошлось: итальянские аллюзии у Чайковского и сицилиана «Старого замка», «Утренняя молитва», в генезисе которой слышатся интонации «Детских сцен» Шумана, и древний обиходный звукоряд в «молитве» у Мусоргского. И этот невероятно расширенный образ России с ее одновременно самыми интимными и самыми грандиозными картинами в целом очень удался А. Кудряшову.