Владимир Иванович, отметивший 74-летие, кажется, продолжает расширять горизонты: в этом году были представлены самые безбашенные концепции, композиторы выступали в качестве исполнителей, и вообще в тренде всевозможные смеси – музыкального, вербального, визуального, в том числе эпатирующе перформативного. Звук не всегда воспринимался как музыкальное явление и далеко не всегда был на первом плане. Наверное, поэтому вслед за главным действующим лицом фестиваля стоило бы говорить, скорее, об аудиальном начале.

В первый день – ансамбль Opus Posth. и Мартынов в двух ипостасях: композитора и пианиста. Из его работ – «Посвящение Ю. Любимову» и «Старик и море» с вызывающе эклектичной полистилистикой (тоже вариант смеси). Но самое яркое впечатление осталось от последней из «Трех фантазий» Генри Пёрселла с удивительной красоты перечениями, звучащими, как крутой авангард.

Центральный проект фестиваля – опера Владимира Смоляра «ПОБЕДА НАД или СОЛНЦЕ 2». Понятно, что это, прежде всего, постмодернистский взгляд на футуристические идеи авторов первой «Победы над солнцем» – Михаила Матюшина, Алексея Кручёных, Казимира Малевича и их соратников. В либретто фигурирует и итальянский футурист Филиппо Томмазо Маринетти, и многие другие. По словам автора, в этом проекте он кропотливо выстраивал свое представление о модернизме (и о футуризме в частности), его корнях, сути и последствиях. Можно сказать, что это и своеобразное исследование футуризма.

Владимир Смоляр – не музыкант, а художник (или, как сейчас говорят, «больше, чем художник»), который скомпоновал/смонтировал более 350 аудиальных и визуальных источников в некое видео. «ПОБЕДА НАД или СОЛНЦЕ 2» позиционируется как мультимедийная драма – «информационно насыщенное документально-поэтическое действо, в котором драматический эффект достигается за счет синергии музыкальных и визуальных высказываний авторов начала прошлого и настоящего веков, собираемых в единое целое в весьма препарированном виде». Так что узнаваемость даже искушенными слушателями всего этого нагромождения микроскопических цитат, конечно, не стопроцентна.

Еще из опубликованного вербального текста (в духе футуристического манифеста):

«ПОБЕДА НАД или СОЛНЦЕ 2» это

– документальная трагедия поколения, давшего страшный ответ на вопрос о совместимости гения и злодейства (это о Маринетти, который, как известно, был фашистом. – И.С.);

– карманная энциклопедия будущих ремесел и искусств для тех, кто намерен направлять свой разум на поиски реальности;

– переворот в опере.

Насчет «переворота» – все же это не опера. Даже если не принимать во внимание «Увертюру». Скорее, антиопера, а проще говоря – качественно сделанный видеоряд с саундтреком, где происходит столкновение множества текстов из разных искусств с минимальным включением собственно вокала.

Время звучания «оперы» без «Увертюры», но с длиннющими титрами составляет 9 минут 46 секунд. А вот так называемая увертюра непропорционально перевешивает и длится около часа, создавая явный дисбаланс, заметный даже непрофессионалам. У этого дисбаланса, впрочем, есть концептуальное объяснение: «Увертюра – это наше настоящее, которое мы проживаем в реальном времени, – говорит Смоляр, – а основная часть оперы – прошлое, которое в воспоминаниях всегда предстает в сжатом виде. В антракте мы возвращаемся в настоящее (пьем шампанское, ведем светские беседы, можно задавать вопросы). А затем идем домой, и наступает будущее».

«Настоящее» в «Увертюре» представляют очень разные музыканты, большинство из которых, по сути, соавторы и, одновременно, реальные действующие лица «оперы». Это квинтет в составе Алены Таран, Андрея Юргенсона, Ксении Абаимовой, Михаила Журавкова и Натальи Цурко, исполнивший атональное «Вступление к опере В. Смоляра “Солнце 2”» итальянского композитора Паоло Риччи; затем Саинхо Намчылак с эко-импровизацией «Земля» (всевозможные голосовые эксперименты, в том числе на основе горлового пения); Сергей Загний с его «Военными и церемониальными маршами», под конец почему-то все больше напоминающими сонаты Доменико Скарлатти. Причем манера игры Загния – намеренно «забалтывать» технику и делать вид, что недоучил, – кажется, несла больше смыслов, чем сам материал. Далее – его же две четвертитоновые пьесы из цикла «Микрокосмос»; Владимир Мартынов, которому, видимо, поднадоели консонирующие интервалы, и он погрузился в стихию диссонансов, а за ним – сногсшибательный по напору новоимпровизационный квартет «Бром»… В общем, это своего рода звуковые слайды и минимум интеграции, взаимодействия (единственное исключение – Мартынов, осмелившийся немного поимпровизировать с «Бромом», но это были, скорее, его «вторжения», «интервенции»). Так что вопрос, насколько все эти источники в действительности синергетически создают неразделимое целое (которое больше суммы его частей), остается открытым. Во всяком случае «Увертюра» воспринимается именно как сумма частей (идущих в режиме нон-стоп) и не более того.

И, конечно, во время звучания «Увертюры» на экране демонстрировался сложно составленный видеоряд (как же без мультимедийности). Александр Петтай выступил в качестве виджея, сводил на экране различные источники – архивные кадры 1900 – 1913 годов и онлайн-видео со сцены, фрагменты из собственных видеоинсталляций, тексты Владимира Смоляра и т.д., подмешивая спецэффекты.

С одной стороны, общее ощущение неимоверной сложности проекта, с другой – слишком простые решения частностей, ведь практически все соткано из цитат или выступлений приглашенных музыкантов/композиторов. Временами казалось, что Смоляр не лишен самоиронии и не особенно серьезен в отношении к собственному творению. А может быть, это мистификация, не без юмора названная оперой? Хотелось бы так думать.

В завершающий вечер фестиваля – проект Саинхо Намчылак «Каллиграфия звука в движении». Это перформанс, в котором автор воздействует на аудиторию по всем каналам восприятия. Саинхо выходит на сцену в защитном белом медицинском костюме, перчатках и маске, в темных очках и начинает с воплей и криков, сравнимых по экспрессии с самыми шокирующими выступлениями Йоко Оно. Ее халат разрисован словами «Азия», «Тыва», «хоомей», «Саинхо» на разных языках, включая китайские иероглифы (привет проектам поэта-полиглота Вилли Мельникова). Временами она даже рычит, передвигается по сцене с какой-то странной пластикой, ложится на пол… А временами плачет, молится и шаманит, запечатлевая все это на полупрозрачном белом шелке грубыми черными линиями. Их неотесанность очень контрастирует нежной структуре шелка, создавая дополнительное напряжение. Спонтанная графика в духе Джексона Поллока. Иногда сквозь депрессивную атмосферу как некое очищение прорывались разрозненные фразы горлового пения, во время которого Саинхо ритмично ударяла себя в грудь, меняя таким образом тембр (привет Бобби МакФеррину). Причем пела/вопила/кричала исключительно в медицинской маске. Жутковатое зрелище. По ее словам, проект был задуман два года назад именно с этим белым защитным костюмом, и удивительно, насколько сегодня это стало актуально (явная отсылка к ситуации с китайским коронавирусом).

В завершение фестиваля Владимир Мартынов сыграл очередной вариант своих «Танцев Кали-Юги», выбивая из рояля максимально возможное гулкое звучание. Развитие строилось по традиционному мартыновскому сценарию – от «вбивания в землю» одного-единственного звука через жесткие кварты и квинты к красочной модуляции как награде за долготерпение публики (у Мартынова не бывает лаконичной музыки). Слушатели реагировали по-разному: кому-то удавалось впасть в медитацию, а кто-то (сосед слева) постоянно отвлекался на мою эстонскую книжку, видимо, безуспешно пытаясь определить язык. Так или иначе, «Танцы Кали-Юги» отлично сочетались с проектом Саинхо – та же неотесанность манеры, та же ритуальность, хотя и в совершенно другом измерении.

Фото Сергея Кыртикова