Среди современных дирижеров первого ряда трудно найти столь же неоднозначную, противоречивую фигуру, как Теодор Курентзис (еще разве только Валерий Гергиев). Многих раздражают или даже отталкивают внешние вещи – пиар в стиле шоу-бизнеса, позерство, мессианские замашки. Но все же главный водораздел между фанатами и оппонентами маэстро проходит по музыкальной линии. Одни упрекают Курентзиса в волюнтаризме, в стремлении поставить себя над композитором, в то время как другие считают его трактовки настолько гениальными, что они якобы «обнуляют» все, что было сделано предшественниками. Истина, если она вообще существует, находится где-то посередине.

С Малером у Курентзиса отношения особые: он продирижировал почти все симфонии, некоторые записал. Еще в прошлом десятилетии Москву поразили его интерпретации Первой и Третьей симфоний (в те времена он выступал со столичными оркестрами: MusicAeterna, созданная в 2005 году, стала его неизменным спутником значительно позже). А вот совсем недавняя Шестая оставила ощущение весьма двойственное. Теперь, после Девятой, уже легче сформулировать, почему.

Впервые это можно было почувствовать еще много лет назад в Шестой симфонии Чайковского. Курентзис «очистил» ее от всяческих сантиментов, приглушил лирическое начало, а в финале, вместо привычного исступленного пароксизма отчаяния, звучало, скорее, печальное смирение с неизбежным. В том, что это не был разовый интерпретаторский выверт, наглядно убедили Шестая и Девятая Малера. И можно с уверенностью говорить о том, что Курентзису в принципе чужда трагедийность, как мы ее понимаем. Его восприятие трагического родом из античной эпохи, апеллирующей, как правило, к чему-то внечеловеческому или сверхчеловеческому. С той же меркой подходит дирижер и к сочинениям композиторов, воплотивших в музыке как раз человеческие, более того – личностные трагедии. Итак, что же мы слышим в Девятой симфонии?

Прежде всего – фантастическую игру оркестра. MusicAeterna демонстрирует качество, какое не всегда услышишь у европейских и американских лидеров рейтинговых таблиц. Совершенство саунда и полная самоотдача – эти свойства одновременно встречаются крайне редко; первое не очень присуще нашим, второе – западным музыкантам. Но я не уверен, что практика игры стоя (для скрипок, альтов и некоторых духовых) очень уж сильно такому качеству способствует. Это еще можно понять в барочном репертуаре, в произведениях малой формы, но заставлять музыкантов играть стоя полуторачасовые полотнища Малера – мягко говоря, не слишком гуманно. Даже если они, покоренные личностным излучением своего маэстро, пока не ропщут…

Девятую симфонию MusicAeterna уже играла с Курентзисом в Перми, а в Москве – с промежутком в один день – она прозвучала в «Зарядье» и в Большом зале консерватории. Притом второму концерту предшествовала еще и двухчасовая открытая репетиция. В «Зарядье» я не попал, а в БЗК присутствовать удалось и на репетиции, и на самом концерте, отделенных друг от друга лишь двухчасовой паузой. Конечно, это слишком мало, когда речь идет о сочинении, забирающем столь много сил – физических и душевных. Поэтому на концерте определенная усталость музыкантов все же ощущалась. Нет, техническое качество игры практически не пострадало, но отдельные моменты, на репетиции звучавшие с большей отдачей и проникновением, проскакивали несколько формально, почти на автопилоте. И то, что материал освоен идеально, не вызывало ни малейших сомнений.

В первых трех частях казалось даже, что Курентзис во всем следует за Малером, не позволяя себе волюнтаризма – разве только иногда до невозможности разгоняя темпы. Но вот начался финал, который, кстати, на репетиции маэстро практически не брал. И стало казаться, что перед нами какое-то другое сочинение. Музыка вроде та же – и совсем другая. Все человеческое словно полностью из нее исключено или рассматривается с высоты птичьего полета, а то и вовсе с неких божественных высот. Дирижеру как бы и неважно, что это Малер, знающий, что ему предстоит уйти в расцвете лет, говорит жизни последнее «прости», с глубокой душевной болью поет ей прощальный гимн «бездны мрачной на краю». Курентзис с бесстрастностью ученого или, если угодно, священнослужителя, наблюдает за тем, как жизнь постепенно угасает, истаивает. Мы восхищенно замираем, вслушиваясь в бесконечные эфирные pianissimi, с изумлением наблюдаем за процессом почти полного исчезновения звука, не испытывая при этом никакого сопереживания, эмоционального опустошения. И из зала выходим не только с чувством эйфории, но и с вопросом: а что, собственно, мы только что слушали? Точно ли это была Девятая симфония Малера?

Не стоит, наверное, вновь возвращаться к теме границ интерпретации. Если перед нами музыкант экстраординарного дарования, то он, конечно, вправе вступать в соавторство с композитором. Главное, каков результат. Курентзис, разумеется, ничего не «обнуляет». Это от слушателей, пришедших именно на него, требуется «обнулить» на время концерта весь свой опыт, настроиться на восприятие с чистого листа и просто наслаждаться самим процессом. А за эмоциональными потрясениями лучше идти к другим дирижерам.