Время историко-эпических полотен на оперной сцене, казалось бы, минуло безвозвратно. Но вот перед нами – масштабная партитура, с именем полумифологического персонажа на титуле, почти демонстративно продолжающая традиции русской оперной классики, не впадая при этом в архаику.

Название это само по себе могло бы вызвать скептицизм и едва ли подвигло лететь за тысячи километров. Что нам Ермак? Добро бы еще речь шла о Пугачеве или Стеньке Разине, куда как более созвучных нашему времени. О Ермаке вообще очень мало существует достоверных сведений. Легенды приписывают ему ключевую роль в покорении Сибири, что нынче воспринимается далеко не однозначно. А тут – опера, предназначенная для той самой покоренной Сибири... Мало ли мы встречали всякого рода квазиисторических однодневок местного значения, чье появление на свет диктовалось не художественными, а идеологическими соображениями? Однако руководство Красноярского театра оперы и балета имени Дмитрия Хворостовского захотело не просто «отметиться» на ниве краевой мифологии, но получить на выходе полноценный художественный продукт. И обратилось с соответствующим предложением к одному из крупнейших российских композиторов старшего поколения. К работе еще на ранней стадии подключился будущий постановщик спектакля Георгий Исаакян, в дальнейшем приведя с собой сильную команду – дирижера Валерия Платонова, сценографа Вячеслава Окунева и художника по свету Ирину Вторникову.

Александр Чайковский в этой партитуре предстает своего рода неоклассиком. Только в отличие от неоклассицизма в духе Стравинского, который вел диалог преимущественно с XVII и XVIII веками, Чайковский апеллирует к XIX и отчасти XX веку. В партитуре нет прямых цитат, но есть аллюзии на Бородина с Римским-Корсаковым, Мусоргского и Прокофьева. Оркестровая фактура апеллирует порой также и к Малеру с Шостаковичем. Мощное симфоническое развитие сочетается с благодарным вокальным материалом. Мало у кого из композиторов нашего времени встретишь такое умение писать для человеческого голоса, понимание его возможностей. В «Ермаке» имеются даже законченные сольные и хоровые номера, имеющие неплохие шансы зажить самостоятельной жизнью в концертных программах. Присутствуют в музыкальном языке и элементы полистилистики, а в звучании некоторых эпизодов возникает даже почти джазовый оттенок.

Принципиальное и очень точное решение было принято еще на старте: делать оперу не столько о Ермаке, сколько об увековечившем его Василии Сурикове, уроженце Красноярска. Именно его картина «Покорение Сибири Ермаком» стала сердцевиной и отправной точкой сюжета. Такой ракурс, помимо всего прочего, помог избежать ходульности и ложного пафоса, столь часто сопутствующих историческим полотнам на оперной сцене.

Драматургия строится следующим образом: действие первой и последней сцен происходит на выставке передвижников в петербургской Академии наук, где экспонируется картина Сурикова. Присутствующие (среди них – Толстой, Стасов, Гиляровский, Репин, Поленов, Нестеров, Третьяков) поздравляют автора с успехом, а в финале царь покупает ее для нового национального музея (будущего Русского). А между этими двумя эпизодами нам показывают, как картина рождалась. Особенно любопытен момент, когда приведенный Гиляровским натурщик вдруг преображается в самого Ермака и начинает рассказывать художнику, как все происходило…

Драматургическая сторона не свободна от изъянов. Талантливый поэт и писатель Дмитрий Макаров – дебютант в качестве либреттиста, и с театрами прежде не сотрудничал. Вот и к работе над либретто «Ермака» он подошел именно как писатель. Перед нами – хорошая литература, текст информативен (чувствуется, сколько материала перелопачено в процессе его создания), временами меток и остроумен, не грешит дурновкусием, и неплохо поется. Либретто даже несет в себе отчетливые современные акценты: безумному Ивану Грозному, которому везде мерещатся враги, ненавистен Ермак, действующий по своей, а не по его царской воле. К удачам следует отнести и внутренние монологи персонажей. Словом, все бы хорошо, вот только настоящей действенности этому тексту ощутимо недостает. Драматургическая конструкция выглядит рыхловатой, а сами события по большей части подменяются разговорами о них. В итоге, однако, композитору и постановочной команде удалось эти недостатки если и не вполне преодолеть, то в значительной мере сгладить.

Режиссер и художник не пытаются дотошно воссоздать на сцене реалии XVI века, ограничившись костюмами да отдельными деталями, по большей части позаимствованными у Сурикова. Для них важно, чтобы зритель воспринимал ту эпоху как бы глазами автора картины. И сама картина почти все время присутствует на сцене – то в виде копии, то отдельными фрагментами, то, как в финале, по мультимедийному принципу «оживших полотен», когда проекция укрупняет и приближает к нам то одну, то другую деталь, делая видимым и рельефным то, что обычно возможно рассмотреть разве только в очень мощный бинокль.

Конечно, Вячеслав Окунев работает не только с этой картиной. На заднике постоянно возникают фантазии на темы разных других полотен и рисунков Сурикова, а также Куинджи и Левитана. И сценическое действие то как бы вырастает непосредственно из живописи, то само превращается в «живые картины». Очень важную роль в этих метаморфозах играет свет от Ирины Вторниковой.

Логично, что, ставя спектакль о художнике, Георгий Исаакян именно художникам ключевую роль и отводит. Приверженец командной игры, в чем-то он их усилия направляет, а в чем-то, наоборот, отталкивается от сделанного ими, в итоге объединяя все в цельную смысловую конструкцию.

Удачно вписались в спектакль и танцевальные эпизоды в постановке худрука театра Сергея Боброва (именно ему, кстати сказать, принадлежит инициатива появления на свет этого произведения).

В лице Валерия Платонова партитура Чайковского обрела первоклассного интерпретатора. Такого музыкального качества в Красноярском оперном не было, кажется, за всю его более чем сорокалетнюю историю. Благодаря работе с этим замечательным мастером оркестр преобразился до неузнаваемости. А вслед за ним столь же резко рванул вверх и хоровой коллектив театра, возглавляемый Дмитрием Ходошем.

Отлично проявила себя и оперная труппа. Премьерные спектакля явили нам двух Суриковых – Александра Михалева и Севастьяна Мартынюка, – один другого лучше. Точным попаданием стал Ермак Алексея Бочарова. По-своему хорош и Андрей Силенко – не столь харизматичный и брутальный, как первый, зато более лиричный, что позволяет взглянуть на этот образ в ином ракурсе. А Владимир Александрович в роли Ивана Грозного продемонстрировал вокально-интонационное и актерское мастерство в духе полузабытой, но по-прежнему актуальной шаляпинской традиции.

На фото: Финальная сцена. Е. Севастьянов - Николай II (в центре); А. Михалев – Суриков; А. Бочаров – Ермак; В. Александрович - Иван Грозный; Сцена из спектакля; Сцена из спектакля; И. Кривчиков – Кучум; А. Михалев - Суриков 

Фото Сергея Холиванова