Из артистов первого ряда, безусловно запомнившихся, стал Петр Андершевский. Девять лет назад польский музыкант уже выступал в Концертном зале Мариинского театра с произведениями Баха, Бетховена, Шумана и Яначека, однако в этот раз он привез, пожалуй, главное произведение в своей артистической жизни, с которого в 19-летнем возрасте начался стремительный взлет его карьеры: «33 вариации на тему вальса А. Диабелли» Бетховена. Андершевский, по сути, еще раз утвердил на концертной эстраде статус этого загадочного сочинения, в котором композитор подводит итоги жизни.

Одним из секретов восторженного принятия и публикой, и критикой трактовки Андершевского «Диабелли-вариаций» можно считать его свободный от академических штампов взгляд: с одной стороны, абсолютно современный, а с другой – вбирающий в себя огромную историю. Андершевский вступает в диалог не только с Бетховеном, но и со всеми образами, которые можно обнаружить в вариациях на вроде бы банальный, ничем не примечательный вальсик. Окончательно потерявший слух, на уровне звуков изолированный от окружающего мира Бетховен обращается вглубь, уходя в измерения, где Моцарт, Гендель и Бах могут запросто соседствовать с Шопеном и Мусоргским. Самая явная цитата – в 22-й вариации, начало которой повторяет вступление к первому появлению Лепорелло в «Дон Жуане», была сыграна очень мягко, словно овеянная флером воспоминаний. Также необыкновенно певуче, в баховском стиле была исполнена фугетта (24-я вариация), подобно воспоминанию композитора о юношеских занятиях в Бонне с органистом Нефе.

Андершевский словно через увеличительное стекло показывал, прежде всего, лирическую составляющую Бетховена, и даже там, где он в шутку или всерьез гневается, подчеркивалось больше жалобное или комическое начало. Так, 9-я вариация с «сердитыми» форшлагами неожиданно напомнила «Балет невылупившихся птенцов» Мусоргского, а суета в 23-й вариации – его же «Лиможский рынок». Там же, где вступала в свои права кантилена, рояль под пальцами мастера, казалось, преображался в поющий инструмент. 30-я вариация с ее горестными вздохами и почти шопеновскими фиоритурами струилась мягким светом. А заключительная 33-я, следуя после фуги в духе «Торжественной мессы», вдруг предстала, как ностальгический «хрустальный мир», словно автор вернулся в свое детство, сбросив груз прожитой жизни…

Знаменитый бетховенский цикл на концерте предваряли шесть прелюдий и фуг из второго тома ХТК Баха, сыгранных как единый цикл с движением от светлого и безмятежного до мажора (первая прелюдия) к тревожному соль диез минору (восемнадцатая). В своих отношениях с Бахом Андершевский в высшей степени деликатен. Не претендуя на аутентизм, но в то же время не давая эмоциям переливаться через край, пианист фокусировал внимание на красоте самой полифонической фактуры, в которой прослушивался и пропевался каждый голос. В одном из интервью артист признался, что для него в творчестве величайшую радость составляет найти «выход из мрака и хаоса». Музыка Баха – один из лучших способов услышать зов иной реальности, воспарить в небесные выси и ощутить гармонию мироздания. Как думающий и невероятно тонко чувствующий музыкант Петр Андершевский дал это ощутить своим слушателям.

Помимо собственно сольных выступлений пианистов важную роль в программе фестиваля играли симфонические концерты с участием Валерия Гергиева. Главный сюрприз от руководителя Мариинки был припасен к концу фестиваля. 30 декабря маэстро впервые продирижировал мистерией «Мученичество святого Себастьяна» Дебюсси. Это характерное для позднего стиля французского композитора произведение сочинялось в одно время со скрябинским «Прометеем» и задумывалось как сопровождение к большому театральному действу поэта Габриэле Д’Аннуцио. Единственная постановка мистерии, главную роль в которой играла танцовщица и актриса Ида Рубинштейн, прошла 22 мая 1911 года в Париже и провалилась сразу после премьеры. Дебюсси, вдохновившись идеей «французского “Парсифаля”», создал 17 номеров для большого оркестра, солисток и хора. Фрагменты мистерии исполнялись оркестром Мариинского театра под управлением Александра Зилоти в 1912 году, полностью же партитура прозвучала в Северной столице впервые, поэтому прошедший концерт действительно стал историческим.

Названный «Посвящение Дебюсси», он открылся сюитой из балета «Золушка» Прокофьева, части которого были выстроены Гергиевым в единое симфоническое произведение с захватывающим сюжетом и массой удивительных красочных находок. В написанном накануне Второй мировой войны балете за сказочным фасадом оказались скрыты серьезные философские размышления, и Гергиев в своем исполнении подчеркнул эти глубины. В бое часов, возвещающих конец волшебства, слышались тревожные набатные колокольные перезвоны; в популярном вальсе, сыгранном непривычно медленно, – неумолимые вихри жестокой эпохи, что даже сближало его со знаменитым «Вальсом» Равеля, изображающим катастрофу.

Музыка Равеля также оказалась включенной в программу и была представлена его Фортепианным концертом соль мажор, солирующую партию исполнил Алексей Володин. Блестящий пианист и великолепный музыкант Володин регулярно выступает в Мариинке. На минувших летних «Звездах белых ночей» можно было услышать его замечательную интерпретацию «Сказок» Метнера и восхититься безупречной техникой в фантазии «Исламей» Балакирева. Столь же безукоризненное мастерство было продемонстрировано и в концерте Равеля. Володин прекрасно подстроился под дирижерскую манеру Валерия Гергиева, выдерживал любые заданные темпы, легко выигрывал головокружительные пассажи в подвижных частях и поэтично «пропевал» кантилену в серединном Adagio. Финал концерта был повторен на бис в еще более стремительном темпе; Гергиев с видимым удовольствием наблюдал, как свободно, почти со спортивным азартом пианист «принимал пасы» от оркестра и растворял их в своей виртуозной игре (труднейшее соло фагота, переходящее затем к солисту).

Мистерия «Мученичество святого Себастьяна» прозвучала во втором отделении, и ее первые звуки моментально настроили публику на совершенно иной, созерцательный, лад. Гергиев, как никто другой, слышит невероятные колористические оттенки в музыке Дебюсси, и любит включать ее в свои программы («Послеполуденный отдых фавна» стал одной из визитных карточек Мариинского оркестра). Было необычайно интересно услышать, как в одной из последних партитур мастера Гергиев высвечивал знакомые моменты из тех же «Фавна», «Моря», «Ноктюрнов», «Пеллеаса» и подчеркивал необычные созвучия, прокладывающие пути уже к музыке рубежа XX – XXI веков, в частности Софии Губайдулиной.

Вступление к прелюдии «Волшебная комната», где на нежнейшее тремоло скрипок и альтов накладывается еле слышный шелест медных тарелок, а контрафагот задумчиво ведет мелодию, было исполнено настолько трепетно и красиво, что буквально захватывало дух, в том числе и от того, как дирижер слышит и держит баланс, как ясно подает все голоса, не нарушая при этом общую динамику. Хор и солисты были в полной гармонии с оркестром, чистое и звонкое сопрано Ангелины Ахмедовой, певшей партию Себастьяна, перекликалось с хрустальными соло Анастасии Калагиной, изображающей голос языческой богини Эригоны, превращающейся по сюжету в Богоматерь. Медитативный ритм развертывания мистерии, где вся событийность перенесена, прежде всего, во внутренний план, захватывал неспешностью, давая возможность насладиться каждым моментом и почувствовать волшебную силу искусства, способного останавливать время и преображать пространство.

На фото Петр Андершевский .Фото Валентина Барановского © Мариинский театр 2018