Я с огромной симпатией слежу за выступлениями Трифонова с тех пор, как на Международном конкурсе Артура Рубинштейна, здесь же, в Тель - Авиве, в мае 2011 года предсказал его победу уже на втором туре (на первом я его не слышал). Болел за него и на Конкурсе им. Чайковского, состоявшемся несколько недель спустя, где он снова победил. А далее старался не пропускать ни одного его выступления в Израиле, где он бывает довольно часто, ни трансляций его концертов. И еще ни разу не было, чтобы он меня разочаровал.

Не случилось так и теперь, когда он солировал в Пятом концерте Бетховена. Все осталось: и красивое, благородное звучание инструмента, который под его руками поет всегда, и жемчужная мелкая техника, и мощные октавы, никогда не переходящие в "стук", чем грешат многие пианисты… Однако, как ни удивительно, прежнее очарование будто исчезло. Раньше Трифонов привлекал редкостным умением преподносить музыку так, словно она не написана заранее кем-то, а рождается спонтанно здесь и сейчас под его пальцами, вслушиваясь в каждый звук, в каждый интонационный поворот, в каждую гармоническую модуляцию. Теперь же он играл, явно следуя заранее намеченному плану и отрешаясь от того, что звучит, – как бы рассматривая это со стороны.

Особенно показательной в этом смысле стала вторая часть. Оркестр, наверняка выполняя просьбу солиста, сыграл тему Adagio так, будто к темповому указанию автор приписал слово molto, а не un poco mosso ("немного с движением"). Когда же вступил пианист, темп стал еще более сомнамбулическим. Каждый звук в мелодической последовательности был нарочито "отодвинут" от предыдущего. При этом солист не любовался каждой нотой, а просто накалывал их, как энтомолог экзотических насекомых на булавки. В крайних же частях пианистический темперамент не подкреплялся душевным жаром, а динамическая палитра была сдвинута в сторону тишайших звучаний, хотя в партитуре самое тихое – пианиссимо. Трех и даже четырех пиано Бетховен здесь от музыканта не требует.

Увы, в сыгранном на бис фортепианном переложении "Вокализа" Рахманинова Трифонов остался все так же "застегнутым на все пуговицы". Мелодия скорее сливалась с аккомпанементом, вопреки названию и вокальному происхождению этой пьесы, хотя, надо отдать пианисту должное, все голоса и подголоски у него были пропеты ясно и отчетливо.

Возможно, мы стали свидетелями того, как 28-летний Трифонов ищет иные подходы к музыке. Очень надеюсь, что он придет к следующему этапу в творчестве, не утеряв свои прежние сильные качества.

А вот новый дирижер порадовал. Правда, 49-летний маэстро, уроженец Вены, был новым только для нас, потому что впервые выступил с ИФО. Между тем за его плечами уже не только учеба и стажировка у известных мастеров (Сейджи Озава, Зубин Мета, Риккардо Мути, Йорма Панула), но и самостоятельная работа со многими оркестрами и во многих оперных театрах. В последние десять лет он возглавляет Стамбульский филармонический оркестр "Борусан". Судя по программе, которую мне довелось услышать, этому дирижеру есть что сказать и оркестру, и публике.

В бетховенском опусе он проявил себя чутким ансамблистом, держась в рамках трактовки, предложенной солистом, даже в оркестровых tutti. Зато во втором отделении, в Четвертой, "Итальянской", симфонии Мендельсона его темперамент развернулся вовсю. До сих пор для меня образцом в трактовках мендельсоновской музыки был покойный Курт Мазур, умевший вдохнуть в нее полнокровную жизнь, сохранив при этом особую полетность, воздушность звучания. Гётцель оказался его достойным наследником. Чувствовалось, что оркестру доставляют удовольствие избранные им темпы, что музыканты охотно следуют его трактовке не только в целом, но и во всех деталях. Звучал же ИФО в этот вечер волшебно. Разве что валторна киксанула в самом начале, но в дальнейшем валторнисты с лихвой реабилитировались за это случайный промах, особенно в пасторальных дуэтных "сигналах" третьей части. И все полчаса симфонии стали для слушателей минутами чистой, незамутненной радости, даже в минорных страницах сочинения.

На снимке: Саша Гётцель

Фото: Эзге Балкан