Впервые проведенный в 2010 году, он во многом подхватил эстафету от почившего примерно в то же время Фестиваля оркестров мира. Каждую весну на него приезжает несколько оркестров – зарубежных, а иногда и российских, – и из них как минимум один принадлежит к высшей лиге. В этом году среди гостей были Юрий Темирканов со своими санкт-петербургскими филармониками, коллективы из Испании и Японии, но центральным событием мыслилось выступление оркестра римской Академии Санта-Чечилия во главе с Антонио Паппано, представившего в БЗК две программы.

В первый вечер звучала музыка Бетховена, во второй Малера – репертуар, менее всего ассоциирующийся с Италией. Правда, и в оркестре играют далеко не только итальянцы, да и сам Паппано при всем своем латинском происхождении родился и вырос в Британии. И все же полное отсутствие собственно итальянской музыки выглядело едва ли не вызывающе.

Применительно к бетховенской программе можно уверенно говорить об абсолютном попадании, в чем-то даже откровении. Тон сразу же задала увертюра «Эгмонт». Маэстро подал ее несколько по-оперному – не в смысле броскости, но за счет усиления драматизма путем обострения темповых и динамических контрастов, и это оказалось очень убедительным и впечатляющим.

Поразила интерпретация Концерта № 3 для фортепиано с оркестром (солист Франческо Пьемонтези). Более медленные, чем сегодня принято, «вдумчивые» темпы в первых двух частях немало способствовали тому, что один из самых заигранных концертов прозвучал на редкость свежо. В трактовке пианиста, особенно в средней части, порой неожиданно проступало то самое итальянское начало, которого не предполагалось по умолчанию. Некоторые соло и каденции вдруг показались едва ли не беллиниевскими по духу и стилю. Пьемонтези – лирик, музыкант скорее камерного склада, нежели крупной формы. За высочайшее качество музицирования ему легко можно простить отдельные неточности. Последнее, впрочем, имело место лишь в третьей части, требующей виртуозной техники, не являющейся самой сильной стороной этого пианиста. Зато таких тонких и глубоких музыкантов, да еще и достаточно молодых (Пьемонтези 35 лет), встретишь в наше время нечасто. В чем можно было еще раз убедиться, когда на бис он сыграл знаменитый Экспромт ля-бемоль мажор Шуберта …

Во втором отделении оркестр под управлением Паппано сыграл Пятую симфонию. Эта интерпретация была полностью выдержана в рамках «большого стиля», без каких-либо потуг на аутентизм. Однако «большой стиль» ассоциировался не столько со стерильным перфекционизмом Караяна, сколько с неистовством Тосканини, но без его крайностей. Паппано, кажется, принципиально не хотел ничего сюда «вчитывать», оставаясь в целом в рамках авторской установки: «через борьбу к победе». То и другое было, что называется, налицо. В финале дирижер все же допустил немного рефлексии относительно судеб тех, кого помяло мимоходом это победное шествие, не ставя, однако, под сомнение оправданность борьбы и закономерность победы. Но сколько же в этой трактовке было мощи, внутренней силы и огня, когда буквально в каждой жилочке кипит и пульсирует кровь. И насколько же оркестр вместе с дирижером жил этой музыкой, чувствовал ее всеми фибрами, что в полной мере передавалось залу!

А на бис блистательно сыграли увертюру к моцартовской «Свадьбе Фигаро». Сыграли, замечу, практически полным составом, что, впрочем, ни в малейшей степени не привело к тяжеловесности звучания, – легкого, стремительного, но вместе с тем и достаточно внушительного.

***

Второй вечер, где прозвучала Девятая симфония Малера, оставил более противоречивые впечатления. Трудно было отделаться от ощущения, будто оркестр и его маэстро взялись за партитуру едва ли не впервые, не успев по-настоящему ею проникнуться. Если в бетховенской программе (за исключением финала Пятой симфонии) темпы были скорее замедленными, то здесь Паппано их порой чрезмерно загонял, сминая и комкая целые разделы. При этом исходившая от него энергетика буквально зашкаливала, создавая волну напряжения, вот только внятности это не прибавляло. Казалось, дирижер мучительно ищет нужную интонацию и порой находит, но она снова и снова ускользает. Похоже, что настоящее срастание с этой музыкой у дирижера и оркестра еще впереди. И временами они давали понять, как могли бы ее сыграть и наверняка еще сыграют когда-нибудь потом. В финале маэстро все-таки удалось добиться настоящей пронзительности, но только ближе к концу.

Из зала я выходил с чувством, близким к разочарованию. А кто-то из знакомых, напротив, выражал энтузиазм. Однако на вопрос: «а был ли у вас комок в горле?», в ответ слышал либо честное «нет», либо красноречивое молчание. Но ведь если мы не чувствуем всеми фибрами состояния человека, в расцвете лет прощающегося с жизнью, зная, что осталось совсем немного и ничто уже не спасет, значит, чего-то самого главного на этом концерте не произошло.

Впрочем, интерпретация – вообще дело темное. Тем более для людей, имеющих зачастую весьма приблизительное представление о том, что такое Девятая Малера и о чем она. Выдающийся дирижер с мощной харизмой во главе оркестра экстра-класса – это ведь может прекрасно работать и само по себе.

На фото: А. Паппано, Ф. Пьемонтези и оркестр академии Санта-Чечилия в Большом зале Московской консерватории 

Фото Александра Курова