Опера на французское либретто А. Руайе и Г. Ваэза стала первой, написанной композитором для Парижа (премьера – 26 ноября 1847 года), но по сути – это переработка его итальянских «Ломбардцев». Как и оригинальное либретто Т. Солеры, новое – так же запутанное и непоследовательное, только точек соприкосновения с мелодраматизмом «большой оперы» у него гораздо больше. «Иерусалим» мастерски «подстроен» под эстетические запросы парижской публики, поэтому есть в опере и специально дописанный традиционный балет.

На московском исполнении балетная музыка, как и некоторые небольшие фрагменты, оказались купированы, а кроме того, далеко не все впечатлило в интерпретациях певцов, однако это нисколько не умаляет значимости российской премьеры сочинения Верди, организатором которой стал Центр оперного пения Галины Вишневской. Для осуществления проекта были мобилизованы БСО им. Чайковского, Капелла им. Юрлова, четверо зарубежных солистов (в главных партиях) и ряд отечественных (в партиях второго плана).

Д. Орен – маэстро изумительный: яркий, скрупулезный, вдумчивый. «Иерусалим» под его управлением надолго запомнится как музыкальная глыба с рельефом весьма тонкой выделки. Даже «узнаваемое» по «Ломбардцам» (наиболее яркие мелодические фрагменты этой оперы, особенно в ариях и ансамблях, проступают весьма отчетливо) прозвучало непривычно ново. Кстати, в «Иерусалиме» можно обнаружить и реминисценции из «Набукко»: они слышны в хоре пилигримов и финале (мужском терцете с хором) первой картины второго акта, а также в арии Елены третьего акта. Продолжая параллели: борьбы между чувством и долгом, присущей главной героине «Ломбардцев» Джизельде, в характере Елены (главной героини «Иерусалима») нет, и крен сюжета сделан в сторону подчеркнутой мелодраматичности. Первый акт локализован в Тулузе в 1095 году после Клермонского собора, призвавшего к крестовому походу, остальные – в Палестине четыре года спустя.

Гастон (виконт Беарна) и Роже (брат Графа Тулузы) – соперники. Роже бежит от мира в Палестину, терзаемый муками совести после организации покушения на убийство брата, хотя убить хотел не его, а Гастона. Роже влюблен в Елену, дочь брата, который решил выдать ее за Гастона, ведь они давно любят друг друга. Оклеветанный по навету Роже в покушении на Графа Гастон изгоняется из города. Во втором акте все уже в Рамле: крестоносцев ведет выживший после покушения Граф, Роже становится «святым» отшельником в пещере неподалеку, а Елена ищет здесь изгнанного Гастона, уверенная, что и он также отправился в Палестину.

Елена оказывается в плену у эмира Рамлы, куда ранее попадает и Гастон. Сугубо мелодраматическая на сей раз линия ее отношений с Гастоном дает главной героине хоть какую-то мотивацию для появления в Палестине. Эта линия возникает в начале первого акта, но затем разрывается в его финале, чтобы на протяжении оставшихся трех актов оперы бороться за свое возрождение и благополучное воссоединение. Елену освобождают не сразу, но после второй (удачной) попытки Гастон попадает в руки крестоносцев, и мнимые «злодеяния» припоминаются ему вновь.

Его ждет публичный позор (большая музыкальная сцена рыцарской дисквалификации – одна из восхитительных находок французской редакции!), а затем смертная казнь, так что его ведут на исповедь к «святому» отшельнику, то есть к Роже. И он, давно узнав и брата, и Гастона, и Елену (но те его никак не узнают!), возвращает Гастону меч, так что в последнюю победную битву за Иерусалим вместе с крестоносцами идут и Роже, и Гастон. Лишь в финале оперы смертельно раненый Роже открывает свое настоящее имя. Граф потрясен: умирающий отшельник – его брат и одновременно преступник! Гастон, наконец, оправдан, и счастью его с Еленой уже не может помешать ничто.

Здраво объяснить все нелепости сюжета невозможно, и пусть для гения Верди прорисовка основного конфликта недостаточно ярка, его французская «большая опера» состоялась.

В 2010 году на оперном фестивале в Мачерате мне довелось стать свидетелем блистательного воплощения в «Ломбардцах» партии Пагано итальянским басом Микеле Пертузи, единственной звездой московского проекта. Несмотря на солидный возраст, пороха в пороховницах для тонкой прорисовки парного образа Роже ему хватает и во французской редакции. В сюжетообразующей, но «вокально спокойной» партии Графа вполне убедителен испанский баритон Пабло Гальвес Эрнандес, но в трактовках итальянской сопрано Даниэлы Скиллачи и бельгийского тенора Марка Лао партии Елены и Гастона предстают вокальными эрзацами, «принятыми к сведению» лишь номинально…