«Как только мне дали либретто «Алеко», я со всех ног бросился домой, боясь потерять хотя бы одну минуту, – вспоминал Рахманинов. – Сгорая от нетерпения, я уже чувствовал, что музыка пушкинских стихов начинает звучать во мне». Так легко, как писалось в дни до провала Первой симфонии – осенью того же 1893 года в Петербурге, – ему не писалось никогда.

Тот же азарт, тот же подъем, кажется, сопутствовал и постановке «Геликон-оперы», первому обращению этого театра к сочинению Рахманинова. Его номерная структура при схематичности либретто Немировича-Данченко провоцирует на концертность исполнения, тем ценнее решение постановщиков окунуть зрителя в мир происходящего театральностью в лучшем смысле этого слова.

Настоящий герой спектакля – хор, комментирующий и отражающий события, а самая главная его удача – Илона Зинаурова, выпускница Вагановской академии. Она проделала работу, намного превышающую чисто хореографические задачи, хотя, казалось бы, могла ограничиться ими, тем более что в этой опере есть многочисленные танцы. Но, используя простые человеческие движения, Зинаурова смогла показать взаимоотношения людей, неких беженцев, людей без дома, без корней, при этом уйти как от нарочитой цыганщины, так и всякой привязки к конкретному месту или времени действия. Геликоновский хор – прежде всего, артисты, живущие в спектакле полноценной жизнью посредством пения и пластики, все их движения полны художественного смысла, они графически точны и музыкально выразительны.

Режиссер-дебютант Ростислав Протасов подчеркивает: «Мы играем почти на носу у зрителя, что добавляет спектаклю сложности, делая его, с одной стороны, острее, с другой – требуя высококлассного мастерства».

В опере пять действующих лиц, при этом Старая цыганка поет свои четыре короткие фразы только в самом конце. Мне всегда было немного обидно за нее – есть роль, но петь и играть нечего. У Протасова Старая цыганка имеет свою историю, мы это видим уже в самом начале оперы, когда героиня (в интерпретации Ларисы Костюк) слушает рассказ Старика (Михаил Гужов). Она, судя по всему, любит его (и он, конечно, никакой не старик, по возрасту вполне ровесник Алеко), внимает его рассказу со страстью и неподдельным интересом и отчаянно реагирует на слова: «С этих пор постыли мне все девы мира, для них навек угас мой взор...» В последующем бурном коротком квартете происходит столкновение основных действующих лиц, мы видим и слышим клокотание страстей, а не просто «отбываем» традиционный ансамблевый номер. Дирижер Валерий Кирьянов разворачивает здесь море эмоций, как и вообще на протяжении всего спектакля достигает множества красок и настроений: от нежной восточной неги в Пляске женщин и прозрачной звуковой ткани в оркестровом Интермеццо до резко очерченного ритмического рисунка в Сцене у люльки.

Художник Валерий Кунгуров в союзе с постановщиками, не желая привязывать действие к цыганскому этносу, вдохновился идеей цыган как одной из потерявшихся каст северо-западной Индии, обрядив их в лоскутные костюмы с желтыми, как бы выгоревшими в пустыне оттенками. «А потом появился свет (Дамир Исмагилов), – пишет в программке Кунгуров, – и тогда появилась и лилово-сиреневая гамма, которая отражает всю чувственность музыки молодого Рахманинова». Воинственный костюм Алеко (Петр Морозов) отличается от костюмов цыган и несет в себе двойной смысл: Алеко – изгнанник, но и убийца. Прекрасна примадонна театра сопрано Ольга Толкмит (Земфира). Она еще так молода, что может позволить себе поведение девчонки, и это не выглядит искусственно. Поет замечательно: ярко и самозабвенно.

Эта работа театра может на долгие годы стать его визитной карточкой.

На снимке: О. Толкмит – Земфира и И. Волков – Молодой цыган

Фото Ирины Шымчак