Среди аутентистов Эндрю Пэррот представляет, пожалуй, наиболее радикальное крыло. Кроме того, что духовики должны, само собой, играть на инструментах оригинальной конструкции, а скрипки на жильных струнах, британский дирижер отстаивает идею замены в барочной церковной музыке хоров на вокальные ансамбли (одна партия – один голос), обосновывая это тем, что в баховские времена по различным, в том числе и финансовым, причинам больших хоров в церкви быть не могло. Вопрос этот на самом деле спорный. Можно долго рассуждать, мог ли или не мог Бах при поддержке лейпцигского магистрата позволить себе хор из нескольких десятков человек для торжественных служб, – главным критерием остается художественный результат.

В исполнении пассионов сверхкамерным составом есть свои плюсы и минусы. Когда мелодические линии пропеваются сольными голосами, чудо баховской полифонии становится более очевидным, а лирика - более утонченной и трогательной. При этом неизбежно теряют в силе драматические моменты (Христос перед судом Пилата, требующая распятия толпа, разодравшаяся в храме завеса), плюс возросшая нагрузка на солистов требует от них серьезной выдержки, сравнимой с вагнеровскими операми.

Выступление Пэррота со своими солистами в зале Петербургской капеллы акустически и художественно оказалось более соразмерным, нежели в огромном пространстве «Зарядья», предназначенном больше для симфонических концертов, но проблемы по общему балансу возникали у английского коллектива и на относительно небольшой сцене. Безусловно, привезти восемь вокалистов и чуть больше дюжины инструменталистов удобнее и мобильнее, нежели обеспечить гастроли хору и оркестру. Однако и подход к тембровой палитре в таком случае должен быть более тщательным.

В ансамбле Пэррота портативный орган, исполняющий партию генерал-баса (basso continuo), явно выбивался из общей звуковой панорамы, порою даже заглушая скрипачей, играющих на жильных струнах. Особенно это было заметно в арии баса Betrachte meine Seele («Вонми, душа моя»), где, согласно оригинальной партитуре, должна солировать лютня или теорба. Исполняющий эту партию органист вместо диалога с вокалистом монотонно подчеркивал ритм, нарушив заложенную Бахом пластику.

Легкий и подвижный бас Гай Пелк прекрасно справился с ариями, придав им лирико-меланхолический характер, но в озвучиваемых им репликах Христа не хватило ожидаемой глубины, когда должно останавливаться время и застывать пространство. Главным героем среди певцов оказался тенор Хуго Химас, передавший драматический пафос повествования Евангелиста и легко справившийся с трудными пассажами в ариях. Сопрано Эмили ван Эвера, напротив, арии дались тяжело, пронзительный номер Zerfließe, mein Herze («Излей, мое сердце, слез потоки») был спет с нехарактерными «подъездами» и глиссандо.

Если говорить об общей концепции Пэррота, то, сообразуясь с небольшими исполнительскими силами, дирижер подчеркнул лирическую линию баховских страстей, и лучше всего у него получились те моменты, когда останавливалось течение драмы, уступая место чувствам верующих, по замыслу Баха, сострадающих Христу. Медленные разделы арии альта (солистка – Марта Маклоринан) Es ist vollbracht («Свершилось») с солирующей гамбой покоряли своей небесной медитацией, а заключительный хор Ruht wohl («Покойся с миром») прозвучал строго и вместе с тем проникновенно просто, без надрыва, обозначив тот момент, когда сострадание становится выше слез и жалоб.

Продуманная драматургия финала стала одной из сильных сторон исполнения, оставившего впечатление интересного опыта. При всех исторических изысканиях время и обстоятельства все-таки диктуют свои правила, ведь если строго следовать аутентичной логике, то «Страсти по Иоанну» должны звучать как богослужение в храме, а стоящий за пультом и выразительно жестикулирующий дирижер должен контролировать течение музыки, сидя за органом…

Баховские церковные кантаты и страсти, начиная с XIX века, стали частью концертной практики, покоряя сердца людей иных конфессий и религиозных взглядов, а значит, эксперименты будут продолжаться.

На снимке: Э. Пэррот