Норвежский Русендал маленький лишь как административная единица. И это действительно административный центр коммуны Квиннхерад в губернии Хордаланн, расположенный на южном берегу Хардангер-фьорда. Его население – около 800 человек. Находится он на территории Национального парка Фолгефонна, созданного для охраны одноименного ледника. Но если знать, какие там высокие горы, бесконечные сети горных водопадов, текущих словно откуда-то с неба, разнообразием горной и долинной растительности, то будет казаться, что это разновидность величавого норвежского парадиза.

«Русендал» с норвежского – «долина роз», множество дивных ароматных сортов которых можно было наблюдать в лабиринте розария у баронского замка. Только в таком волшебном месте и можно было придумать фестиваль камерной музыки. Чтобы добраться туда, нужно сесть в Бергене на паром, который через два часа домчит вас на эту благословенную землю. Лейф Уве Андснес задумал его не славы ради, а сердца для. Но зная масштаб известности этого пианиста во всем мире пока трудно предположить, как решат там проблему размещения всех желающих услышать лучших музыкантов его круга. Концертный зал в деревянном здании бывшего амбара уже построили, и заполнялся он все четыре дня фестиваля под завязку.

Темой фестиваля-2018 стало 100-летие с момента окончания Первой мировой войны, а потому он был назван «В тени войны». Но на задней стороне стильно изданного фестивального буклета была напечатана фотография Клода Дебюсси – одного из самых любимых композиторов Андснеса, год смерти которого совпал с годом окончания войны. Ему был посвящен отдельный монографический концерт, в котором приняли участие все инструменталисты фестиваля. Тем самым был заявлен главный парадокс, заставляющий задуматься и оставляющий вопрос о том, как война влияла на искусство или искусство развивалось вне рамок этой неприятной категории.

Плотность расписания концертов и лекций во время четырех фестивальных дней была высокой, но, как выяснилось, только в таком интенсивном режиме и можно было вслушаться и сопоставить то, что было сочинено в Европе и за ее пределами в те тревожные четыре года. Четыре года за четыре дня – это музыка Бартока, Равеля, Берга, Крейслера, Цемлинского, Яначека, Бузони, Стравинского, Рахманинова, Скрябина, Форе, Комитаса, Шимановского, Элгара, Веберна, Сибелиуса и многих других. Главное впечатление: война заставила глубоко задуматься и резко посерьезнеть, однако не травмировала еще композиторское сознание так, как это сделала через несколько десятилетий Вторая мировая. Мощная инерция творческих поисков, шедшая из атмосферы fin de siècle, получившая невероятное развитие в начале 1900-х и 1910-е словно и не думала корректироваться «театром военных действий». Творцы не желали впускать войну в свои рафинированные миры.

Лейф Уве Андснес открыл фестиваль Чаконой Карла Нильсена, сконцентрировавшей идею мыслей о мире и войне, простоте и сложности, о частном и общем, о договоре и его нарушении. Эти мысли прозвучали в интерпретации Андснеса с обескураживающей, особой, только ему присущей рафинированно-норвежской простотой и светом, строгостью и человечностью. В этом же первом концерте был исполнен и знаменитый цикл «Гробница Куперена» Равеля, каждую часть посвятившего друзьям, погибшим на войне. Французский пианист Бертран Шамаю изумил в этом цикле сочетанием несочетаемого: легкости и сложности, ясности и импрессионистичности, цельности и дробности, строгости и вольности. Бесспорная виртуозность исполнения словно тщательно затушевывалась Бертраном во имя поэтичности и призрачной глубины. Вместе с Кириллом Герштейном Бертран Шамаю представили фортепианное переложение хореографической поэмы «Вальс» Равеля, где так удачно взаимодополняли друг друга своими разными темпераментами.

Одним из пиков фестиваля стало и исполнение Бертраном Шамаю «Конкорд-сонаты» Айвза – сочинения непростого, трудоемкого, многоохватного. Пианист выстроил ее драматургию с редкой проницательностью, сумев воссоздать эту громоздкую конструкцию – символ хрупкого разросшегося огромного мира.

Соната стала большой прелюдией к вокальному вечеру Анны Прохазки и пианиста Эрика Шнайдера, которые словно бы принялись расшифровывать вавилонские лабиринты и запутанности сложного мира Айвза. Анна, которую знают в музыкальном мире и как адепта барочной музыки, любительницу современных опусов, как моцартовскую певицу и Анхен в «Вольном стрелке» Вебера, явила в своей программе «В тылу» (Behind the lines), во многом повторившей ее сольный альбом, словесное выражение фестивальной концепции этого года. Песни о горестях войны, написанные композиторами разных эпох, она исполнила с куражом кабаретной дивы, не боящейся сменить академический тон на открытую манеру уличной певицы, рассказывающей последнюю правду. В помощь ей был феноменальный пианист Эрик Шнайдер, заменявший за роялем дирижера, в руках которого был целый оркестр…

* * *

– Как возникла идея фестиваля в Русендале, до которого нужно добираться на кораблике из Бергена почти два часа?

– До того, как организовать фестиваль в Русендале, я приезжал сюда с концертами на протяжении 25 лет. В главном усадебном доме находится зал, где можно давать небольшие концерты, а в хорошую погоду их можно давать и во дворе. Я чаще выступал внутри. Для меня замок в Русендале со временем стал местом, где я давал самые сокровенные концерты в сезоне. Я обожал играть здесь ту программу, которую играл на протяжении сезона, но также обыгрывал и новый репертуар на старых роялях.

Несколько лет назад появились разговоры о том, что есть средства для строительства нового концертного зала в бывшей ферме. Для меня это предложение показалось заманчивым, поскольку я как-то даже и не думал о проведении здесь фестиваля или чего-то подобного. Заманчивым тем более, что мое сердце очень привязано к этому месту. Меня вовлекли в обсуждение проекта этого зала, его акустики, которую непросто создать в естественных условиях. В процессе этого обсуждения разговор о создании фестиваля получился как бы само собой разумеющимся. В 2016 году был проведен первый фестиваль, тогда же открылся и зал на 500 человек. До его появления и речи быть не могло о фестивале, поскольку слишком маленькие были пространства. Чуть не забыл: в Русендале есть еще и прекрасная церковь вместимостью в 320 человек.

– Проблем с публикой не было?

– Билеты и на первый, и на второй, и на третий фестивали разлетелись мгновенно. Для Норвегии Русендал – притягательное место. В стране фактически нет аристократии и зданий, с ней связанных, поскольку мы были колонией сначала Дании, а потом и Швеции. Поэтому для норвежца этот самый маленький в Европе замок – своего рода экзотика. Нетипично в Норвегии увидеть и английский сад со старыми деревьями. Сюда приезжает очень много туристов, начиная с мая по сентябрь. Словом, это очень хорошая база для создания фестиваля. Но ведь, как вы знаете, существует немало таких фестивалей, до которых добираться не так быстро. Например, в Гштааде или Бад-Киссингене. Зато когда добираешься до таких впечатляющих мест, то думаешь только о музыке. Здесь нет стресса большого города, ничто не мешает. Это чувствуют и слушатели, и музыканты. Мне приятно, что международное внимание к фестивалю стремительно растет, но я создавал его не для мировой славы. Мне было важно собрать здесь свою понимающую публику. Вы же слышали, какая царила тишина на концертах.

– Как вы собирали фестивальную программу «Музыка в тени войны»?

– Очень интересным в этом году был мой диалог с музыкантами в процессе формирования программы. Я выбрал название фестиваля, имена композиторов и стал выяснять, кто и что готов сыграть. Продуктивным получилось обсуждение с американским квартетом Dover, который согласился исполнить не только квартет Бартока, но и квартет Цемлинского, ставший одним из фестивальных вершин. Для поисков композиторов и сочинений я использовал, прежде всего, интернет. Моей задачей было найти музыку, написанную в период с 1914 по 1918 годы, и было немного обидно, когда оказывалось, что то или иное сочинение написано, скажем, двумя годами раньше или позже нужного мне времени. Пришлось все же взять в порядке исключения несколько очень показательных пьес, сочиненных за рамками наших четырех лет. Должен сказать, в это время было написано много выдающейся музыки.

– К каким вы пришли выводам относительно того, как война влияла на творчество композиторов?

– На некоторых композиторов война действительно очень сильно повлияла. Альбан Берг, к примеру, служил в войсках, видел ужасы войны, о которых можно услышать в его опере «Воццек». Мне кажется, в это время сформировалось много сильных личностей, и в музыке происходили подобные процессы. Творили и «поздние романтики», создавались новые стили. Это был невероятный период. Но, безусловно, война заставила быть музыку более экстремальной, потому что и мир стал таким. Это открытый вопрос. Для меня решен вопрос со Второй мировой войной, которая действительно радикально поменяла мировоззрение и музыку. Очень многие композиторы после случившегося поняли, что о прежней красоте они писать уже не смогут. К примеру, Дармштадтская школа, Пьер Булез словно бы отрезали себя от прежних традиций, для них было очевидным, что надо создавать что-то новое. Чего-то подобного в период Первой мировой мне не пришлось наблюдать. Тогда происходило много разных явлений. Но вне всяких сомнений, война влияла, и композиторы неизбежно менялись. Просто было чуть больше иллюзий.

– Скрябин своей поэмой «К пламени», которая звучала в одном из концертов, будто бы даже провоцировал «мировой пожар».

– Да, он был очень свободен, предчувствовал революцию в России. К сожалению, у нас не было возможности включить музыку раннего Прокофьева, «Сарказмы» или Третью сонату, получилось взять только совсем немного Рахманинова. А представьте себе, что Скрябин и Айвз творили в одно и то же время! Стоит об этом только задуматься, как становится чуточку не по себе от такого «парадокса». Сильные личности в разных частях мира создавали абсолютно разные миры.

На снимке: И. Андснес и Л. - У. Андснес (по краям), Э. Моро, Х. Краггерюд (в глубине)

Фото: Liv Øvland