Народная артистка России и Абхазии, дважды лауреат «Золотой маски» Хибла Герзмава достаточно давно утвердилась в ранге первенствующей певицы, причем далеко выходя за рамки родного театра – ее первого и единственного, которому остается верна на протяжении четверти века и который дал ей множество интереснейших партий и в целом – творческий карт-бланш. В 1990-е из молодых солисток МАМТ такой статус имела Ольга Гурякова, набиравшая очки заметно активнее Герзмавы. Но бурная международная карьера первой быстро вывела ее сначала на недосягаемую интернациональную орбиту, а потом столь же быстро низвергла в небытие – от потери голоса певица до сих пор до конца не оправилась, хотя и пытается вернуться на большую сцену. Герзмава же зрела постепенно, не торопя карьеру, но, накопив силы и опыт, вдруг «выстрелила», собрав в последние годы все самые интересные ангажементы во всех самых значительных театрах мира. Умная стратегия артистки в чем-то роднит ее с соотечественницей, мудрой Маквалой Касрашвили, чье вокальное долголетие поражает.

Для рецитала Герзмава выбрала самый разный репертуар, словно желая показать, что ей подвластно все: любые стили и эпохи, любые настроения и технические задачи. Безусловно, это заявка высшего уровня – на статус всеядной примадонны assoluta по типу Каллас или Кабалье. И даже макияж и прическа певицы на концерте в КЗЧ без экивоков отсылали к образам именно этих великих див.

Герзмава начала барочной арией (Иреной из «Баязета» Вивальди), потом обратилась к любимому и хорошо впетому Моцарту (Донна Анна из «Дон Жуана»), от которого – скачок к Чайковскому (сцена письма Татьяны). Во втором отделении – Медея, Анна Болейн, Норма, Леонора из «Силы судьбы». Неискушенного слушателя такой амбициозностью легко сбить с толку и завоевать: что ни ария – то вызов, масса трудностей технического, стилистического, эмоционального характера. Кто может еще с таким справиться, если не истинная примадонна? А на бисы – абхазская и русская песни: универсализм, да и только!

Однако сказать, что все выбранное оказалось одинаково удачным, значит, погрешить против истины. Вивальди был спет слишком тяжелым, слишком крупным звуком: Герзмава старательно убирала его, замирая на пиано и усиленно легатируя, но посыл все равно был не тот – оставался по сути романтическим. В Чайковском было слишком много жара, открытой, какой-то веристской эмоции, Татьяна у Герзмавы выходила не распускающимся бутоном, но давно расцветшей и благоухающей розой: неуместная экспрессивность делала хрестоматийный номер нарочитым, а оттого скучноватым. Анна Болейн грешила резковатыми верхними нотами, в вердиевской Леоноре явственно присутствовало слишком шумное дыхание, и интонация в меланхолической экспозиции не была филигранной. Самым неудачным номером оказалась самая ожидаемая (она же – самая коварная) ария: беллиниевская Норма. Если медленная часть особых нареканий не вызывала – здесь собранная, потаенная эмоция первых фраз певице весьма удалась, равно как и выходы на кульминационные верхушки, – то в кабалетте мастерство колоратурного пения было явно не на высоте: пассажам не хватало точности, а верхним нотам – округлости и красоты, они выходили неприятно пронзительными. Это тем удивительней, что свою карьеру Герзмава начинала именно как лирико-колоратурное сопрано и очень достойно (вспомнить хотя бы ее Лючию ди Ламмермур). Безусловно, каватина Нормы – архисложная ария, мало кому ее удается исполнить хорошо, и смелость Герзмавы стоит только приветствовать, но, увы, пока это лишь эскиз, причем несовершенный.

Гораздо удачнее вышла другая белькантовая дама – доницеттиевская Болейн: мастерские смены настроений, порывистая экзальтация в контрасте с отрешенностью-обреченностью получились и вокально убедительными, и театрально эффектными. Но самыми совершенными оказались героини, которых Герзмава давно поет: феерически инфернальная Медея, резкое звучание которой так уместно и так захватывает, и яркая, решительная Донна Анна – с выпуклой фразировкой, призывно острыми верхушками. Именно в этих двух номерах харизматичность Герзмавы находилась в счастливой гармонии с вокальным решением образов, и оттого они были близки к эталону исполнения.

Аккомпанемент обеспечивал ГАСО под управлением эксцентричного Фабио Мастранджело, известного умением перетянуть одеяло на себя у любой примадонны. Оркестр исполнил увертюры к «Олимпиаде» Вивальди, «Дон Жуану», «Анне Болейн», «Вильгельму Теллю», «Норме», «Силе судьбы», а также «Славянский марш» Чайковского. Столь обширная симфоническая программа – обычное дело по нынешним временам, когда знаменитые вокалисты одаривают своим искусством публику весьма дозировано.