Если маститый режиссер драмы прежде ставил – и даже очень успешно – шекспировскую трагедию, то это еще не гарантирует успеха сценического воплощения одноименной оперы. Скорее, наоборот: вольно или невольно он попытается навязать опере решение, не подходящее ей, что называется, ни по фактуре, ни по фигуре, апеллируя к первоисточнику и не учитывая отличий, привнесенных музыкальной драматургией. Бывает, конечно, и иначе. Вспомним того же «Макбета», поставленного 15 лет назад Эймунтасом Някрошюсом в Большом театре. Там почти не было явных расхождений с Верди, но неожиданно мало оказалось самого Някрошюса. Камы Гинкаса в нынешнем спектакле Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко очень даже много, но общий результат едва ли можно признать удачным.

Дело, прежде всего, в изначально сомнительной попытке приспособить для оперы решение, рожденное некогда в процессе постановки шекспировской трагедии в Городском театре Хельсинки. То обстоятельство, что композитором уже сделаны определенные акценты, а сценическое время обусловлено музыкальным, помешало режиссеру провести свои идеи непосредственно через главных героев. К примеру, убедить нас в их безумной взаимной любви, едва ли не оправдывающей последующие преступления, – о ней писали очевидцы хельсинкского спектакля и говорил сам режиссер перед московской премьерой. У Шекспира, кстати, ее нет, но в драме ведь и без слов можно поставить все, что угодно. В опере же сыграть то, чего совсем нет в музыке, крайне сложно…

Сценическое пространство, созданное Сергеем Бархиным, по-настоящему впечатляет. Наклонная стена почти до самых колосников, а в ней – дыры, сквозь которые появляются и исчезают то ведьмы – они же «пузыри земли» (как называет их Банко у Шекспира), то призраки. А колеблемые порывами ветра инфернальные растения с разлетающимися во все стороны листьями в определенные моменты очень даже резонируют с музыкой…

Все это условно-внеисторическое пространство населено то ли неандертальцами, то ли инопланетянами. И – в противовес тому, что чаще всего наблюдается у драматических режиссеров в опере, – здесь как раз массовые сцены оказались разработаны куда как в большей мере, нежели главные роли. Возможно, этим спектакль обязан даже не столько Гинкасу, сколько хореографу Татьяне Багановой. Костюмы (художник Мария Данилова) – у всех практически одинаковые – скорее, напоминают бинты. В общей массе не всегда и различишь, где тут ведьмы, а где прочая публика, где войско Макбета, а где его противники…

Гинкас вроде бы и не идет совсем уж наперекор музыке, но часто просто не знает, что с ней делать. Особенно в ариях, где порой наблюдается бессмысленная суета на грани пародии, когда, к примеру, слуги бесконечно перемещают туда-сюда стул-стремянку с Леди Макбет, пока она исполняет свою арию. Или, что совсем уж смешно, во время арии Макдуфа мальчик в черном подает ему чашку воды, а тот ее отталкивает, да еще на бедного мальчика эту воду и выплескивает: дескать, не мешай петь…

Мальчиков здесь вообще много, и один, в белом, становится едва ли не главным героем, в начале и в конце упорно пытаясь вскарабкаться вверх по наклонной плоскости (метафора неизбывного стремления к власти?), а в середине представая в качестве сына Банко Флиенса, который в дальнейшем должен стать родоначальником новой династии. А другие мальчики – будущие короли – в финале маршируют под победный марш и примеряют короны с черепами…

Главные герои оказываются, таким образом, лишь звеном в общей цепочке. Мы не знаем, каким властителем был Дункан (представленный у Гинкаса гротескным карликом) и каким будет Малькольм, но все они, включая Макбета, носят один и тот же символ власти в виде короны, увенчанной черепами. И если у Верди, как и у Шекспира, речь все-таки о том, во что превращается сильный и благородный человек, одержимый жаждой власти любой ценой, то у Гинкаса непонятно, чем, собственно, так уж провинился Макбет. Убил больше других? Но, судя по количеству черепов на сцене, убийства в порядке вещей в окружающем его мире. В чем же трагедия? Режиссер в одном из интервью говорит о том, что Макбет – первый, кто сам ужаснулся своим деяниям, у кого вдруг обнаружилась совесть. К сожалению, в спектакле эта мысль практически не прочитывается.

А как обстоит дело с музыкой и вокалом? В дирижерской трактовке Феликса Коробова немало удачных моментов. Только маэстро порой уж слишком увлекается контрастами медленных и быстрых темпов, причем последние приобретают иногда почти канканообразный характер, особенно в хорах ведьм, которые уже и не отличить от хоров третьей картины «Травиаты». Да и ансамблевые сцены не всегда звучат синхронно…

Удивило, что в титульной партии в первом составе вышел Алексей Шишляев, продемонстрировавший лишь весьма среднее качество вокала. В то время как Антон Зараев, поставленный почему-то во второй состав, и пел отлично, и актерски был не в пример интереснее.

Яркое впечатление оставило исполнение партии Леди Макбет Натальей Мурадымовой, однако на сцене мы увидели, скорее, очередной дубль ее же Медеи. В актерском плане я бы отдал предпочтение Ларисе Андреевой, хотя по части вокала впечатление она оставила неоднозначное: ее высокое меццо в сопрановой партии звучало несколько пестровато по регистрам, хотя тесситуру она в целом выдержала.

Очень хорошо показал себя в партии Макдуфа молодой тенор Владимир Дмитрук, словно созданный для итальянского репертуара. Театр можно поздравить с таким приобретением.

…Трудно считать этого «Макбета» удачей. Однако и явной неудачей его не назовешь. Что-то глубинное спектакль в нас задевает, заставляя думать о себе еще долго после премьеры. Будем считать, что Гинкас сыграл с Верди вничью…

На снимке: Л. Андреева – Леди Макбет и А. Зараев – Макбет

Фото Сергея Родионова