Написать коллективный портрет можно по-разному - в том числе и застенографировав открытое обсуждение новых сочинений. Именно это и сделала наш постоянный автор Ирина Северина.
Речь пойдет об Ассоциации современной музыки – альтернативной композиторской организации, ориентированной на все прогрессивное и передовое. Первая АСМ была основана еще в начале 1920-х годов Николаем Рославцем, но в условиях советской диктатуры просуществовала недолго. Среди членов тогдашней АСМ были Александр Мосолов, Гавриил Попов, Владимир Щербачев, Иосиф Шиллингер, Николай Мясковский, Дмитрий Шостакович. Новая ассоциация современной музыки (ACM-2) сформировалась в январе 1990 года при активном участии Елены Фирсовой, Дмитрия Смирнова и Николая Корндорфа; возглавил ассоциацию Эдисон Денисов. Среди членов воссозданной АСМ оказались Александр Кнайфель, Сергей Павленко, Александр Вустин, Владислав Шуть, Виктор Екимовский, Фарадж Караев, Вячеслав Артемов, Владимир Тарнопольский, Александр Раскатов, Юрий Каспаров. После смерти Эдисона Денисова в 1996 году заседания вел сначала Александр Вустин, а затем – Виктор Екимовский, который является председателем АСМ по сей день.
Были времена, когда ассоциация привлекала внимание радиостанции «Орфей»: устраивались персональные творческие встречи, а концерты АСМ-2 транслировались из студии в эфир - на широкую аудиторию любителей музыки. Тогда, в 1990-е годы, авангард был в почете, чтобы не сказать – в моде. Теперь же, в совершенно иной культурной ситуации, предлагаем другой формат: сконцентрированную стенограмму последнего заседания АСМ (22.02.2012), чтобы заглянуть «в самое горнило» композиторского цеха.
На суд авторитетной комиссии свои опусы представили: один из самых всеядных и экстравертных московских композиторов Владимир Николаев и один из самых герметичных и интровертных – Дмитрий Курляндский.
***
В.Николаев: Первое сочинение, которое я хотел бы показать, называется «The Sinewaveland» (Homage to Jimi Hendrix). Можно перевести как «Территория синусоид» (синусоидные волны слышны в музыке и видны в графике партитуры на самых разных уровнях). Конечно, это название – намек на альбом Джими Хендрикса «Electric Ladyland». В своем сочинении я хотел не только обнаружить точки соприкосновения с его музыкой (например, это импровизационность), но и подчеркнуть отличия. Там, где четкий ритм и тональность, – это от Хендрикса, а ритмическая размытость, сонорика – это мое. Работая над оркестровыми фактурами, я старался добиться эффекта, будто оркестр играет, как один человек. Образно выражаясь, весь оркестр превращается в макрогитару. Кроме того, в моих фактурах запрятаны интонации нескольких песен Хендрикса, однако они так переработаны, что их не узнать.
Другое мое произведение – «Два дуэта». Над его электронной частью я работал в Бурже в 2001 году, а над акустической частью и общим сведением – в Москве. Концепция сочинения – это две как бы сюжетные линии, две «love stories», существующие параллельно. Один дуэт – акустических инструментов: виолончели и кларнета. Другой – огня и воды (я использовал сэмплы этих стихий, которые чаще всего подвергались всякого рода трансформации). Играют Кирилл Рыбаков (кларнет) и Дмитрий Чеглаков (виолончель).
(Музыка)
Александр Вустин: Что касается первого сочинения, то это своего рода американская рапсодия.
Юрий Воронцов: Первая пьеса – это «наш ответ Голливуду», причем очень достойный ответ. Здесь есть что-то американское, чувство специфики другой нации, и в то же время Володя не теряет свой стиль. Если же говорить о втором сочинении, то для меня самая большая проблема в том, что целое распадается на две параллельные «истории любви». Музыка сама по себе захватывающа, но мне кажется, что если бы эти две пары взаимодействовали, такое решение было бы еще более интересным.
Дмитрий Курляндский: А мне показалось, что в этих двух сочинениях много общего. Оба похожи на сюиту – без попыток встроить один материал в другой, вырастить один из другого и т.д. Это как выставки эскизов, без претензий на глобальность. И мне показалось, что и первое, и второе сочинение по-своему органичны.
Фарадж Караев: На мой взгляд, «Посвящение Хендриксу» – значимое и весомое сочинение. В партитуре мне увиделось очень точное попадание, точно выверенный баланс между выписанной музыкой и алеаторическими фрагментами, благодаря чему сочинение дышит.
Кирилл Уманский: Я хочу сказать о «Двух дуэтах». Как всегда, у Володи Николаева – приоритет пластики и красоты в решении поставленной задачи.
Рауф Фархадов (музыковед): Когда я слушаю музыку Николаева, у меня возникает двойственное впечатление. Разумом я понимаю, что это не моя музыка – ни технологически, ни концептуально, зато я ее воспринимаю чувствами, с эмоциональной точки зрения. А насчет общности с Джими Хендриксом – в «The Sinewaveland» получается как бы импровизационная форма: не задумываясь ни о чем, Володя меняет фактуры как угодно.
Виктор Екимовский: Мне у Владимира Николаева всегда нравятся идеи, но на протяжении многих лет я вижу, что не всегда они воплощаются совершенно. Обе идеи мне понятны и интересны, но одна получилась («Посвящение Хендриксу»), вплоть до опосредованной передачи сознания рок-музыканта, а другая нет (в «Двух дуэтах» инструментальная часть мне показалась малоинтересной по материалу). Но когда Николаев показывает музыку, не так важно, хорошо это или плохо, – важно, что это всегда неожиданно.
***
Д.Курляндский: Мои «Беспроводные технологии» создавались для берлинского фестиваля поэзии. Организаторы просили нас, композиторов, выбрать современных молодых поэтов, которые нам близки, и написать на их тексты музыку, которая затем была исполнена на лестничной клетке Академии искусств Берлина. Это совершенно прозрачная и очень сложная многоуровневая структура, так что я сразу понял, что у меня будет пространственная композиция на текст Станислава Львовского. Я разбил этот текст (в котором, кстати, имеется непечатная лексика) на пиксели-фонемы и перемешал их среди исполнителей. Солистка – Наталья Пшеничникова (сопрано) – периодически «собирает» его в своей партии. Играет берлинский ансамбль KNM.
(Музыка)
В нынешнем, 2012, году я закончил оперу «Носферату». Первым шагом навстречу премьере, которая запланирована на февраль будущего года, стало исполнение одноименной сюиты Оркестром Юго-Западного радио Германии под руководством Теодора Курентзиса во Фрайбурге. Сюита – это оркестровый материал оперы, оформленный в виде самостоятельной пьесы.
В.Екимовский: А опера имеет какое-то отношение к немому фильму «Носферату. Симфония ужаса» немецкого кинорежиссера Ф.В. Мурнау, снятому еще в 1921 году?
Д.Курляндский: Нет. Носферату в моей опере – это воплощение глубинных человеческих страхов, но там нет вампирического сюжета. Либретто написано на латинском и русском языках, мы с Димитрисом Яламасом вместе над ним работали. По либретто Носферату – это персонифицированная болезнь, некий символ. Все персонажи – нечеловеческие лица, а основа сюжета – рождение алфавита. Есть лейтматериал, из которого все появляется, и в него же все уходит.
(Музыка)
Ф.Караев: Было бы неверно подходить к тому, что мы услышали, как к музыкальному феномену и с традиционными оценками. Мне кажется, критерий здесь должен быть иным: убедило или не убедило, интересно или нет. Меня, скажу честно, это и не убедило, и было мне абсолютно неинтересно. Буквально с первых же минут прослушивания я понял, что будет дальше, что произойдет через минуту, две, три. Курляндский привык к тому, что его музыку понимают и принимают далеко не все. Но я бы не стал утверждать, что автор – «стойкий оловянный солдатик». Отнюдь! У меня возникла совершенно четкая ассоциация с другой, не менее известной сказкой Андерсена, и называется она «Новое платье короля».
В.Николаев: То, что нам сейчас казалось однообразным звуковым материалом, на самом деле состоит из тысячи микропроцессов, которые вполне слышны, если, конечно, слушать.
Дмитрий Курляндский: Эту сюиту в принципе невозможно стопроцентно прослушать, потому что она подразумевает вслушивание в тишину. Мне была интересна такая утопия. Когда вы слышите эту ужасающую тишину, то начинаете слушать себя, собственное дыхание, стук сердца и т.д. На самом деле, это еще одна партия «Носферату», но просто не выписанная. Мне нужна была тихая динамика, чтобы при вслушивании потерять разницу, стереть грань между звуками собственного организма и звуками моей музыки.
Ю.Воронцов: В последнее время я стараюсь следить за тем, что показывает Митя Курляндский. Его сочинения требуют определенных усилий для восприятия, для вхождения в его систему координат. Но как только входишь в эту систему, становится интересно отслеживать все эти микропроцессы. И, наверное, ухо Митиного поколения особенно заострено на подобные вещи. У меня такое ощущение, что Митя так далеко ушел какой-то своей дорогой, что даже те, кто слушает его музыку внимательно и заинтересованно, в лучшем случае слышат процентов 10-15. Но среди западных авторов шумовой музыки (во всяком случае, среди тех, кто известен мне) стиль Курляндского всегда узнаваем.
Дмитрий Курляндский: На мой взгляд, «Носферату» – это, прежде всего, романтическая музыка, а «Беспроводные технологии» – чистой воды сентиментализм.
Р.Фархадов: Митя, я поймал себя вот на какой мысли, когда слушал ваше произведение: у Платона в «Тимее» есть понятие хоры – это расщелина между душой и телом, куда записано все и о душе, и о теле, но она не принадлежит ни тому, ни другому. Ваши опусы – это как раз нечто вроде хоры, они располагаются между музыкой и не музыкой. Поэтому оперировать музыкальными или не музыкальными понятиями я не могу – вы оказались в этой расщелине. Не знаю, комплимент это или нет, потому что хора – всего лишь воображаемое место (дословный перевод). И второе. Всегда интереснее ваши комментарии, чем то, что я слышу в результате. И этот момент становится все более опасным в вашем творчестве. Мне кажется, это вообще беда вашего объединения «СоМа» («Сопротивление материала») – и Сергея Невского, и Бориса Филановского. Я читаю ваши тексты чуть ли не как детективную интригу, но как только я попадаю в мир ваших «звуков-незвуков», - испытываю утомляемость буквально с первых тактов (хотя все мастерски сделано).
В.Екимовский: Митя, конечно, интересный человек, и в том, что он делает, он убежден на сто процентов. За это ему можно памятник ставить, ведь ругани вокруг него больше, чем похвалы, - и я добавлю. Из множества технических приемов он выбирает в каждом сочинении два-три и на них все строит до самого конца. Поэтому в «Носферату», если исключить начало с трубами и тромбонами (а это самое интересное место, между прочим), все остальные тихие страницы – в принципе, варианты одного и того же. Конечно, если кто-то попадет в нужное состояние, может быть, это и имеет смысл. Но как музыкальное произведение, которое должно быть процессуальным (как мы пока еще привыкли), сюита не получилась. Есть, конечно, сочинения нарочито антипроцессуальные, но антипроцессуальность долго не воспринимается, тогда надо держать внимание публики чем-то другим.
P.S.: Надеюсь, после знакомства с этим материалом у читателей возникнет желание познакомиться и с новой музыкой.
Поделиться:
