«Неформатность» исполнения состояла в том, что его «заказчиком» выступил Благотворительный фонд им. святителя Григория Богослова. Это была акция в защиту женщин и детей, и выбор оперы, в которой поднимаются вопросы семейных ценностей, не показался случайным. Тема будущего материнства отвергнутой возлюбленной, борьба между чувством и долгом, любовь и верность, расчет и предательство – все это рельефно проступает уже в поэтически-сказочном пушкинском сюжете.

Даргомыжский создал новый для своей эпохи жанр русской оперы – народно-бытовую психологическую драму, и фундаментальный четырехактный опус, несмотря на интимность атмосферы, по-русски раздолен, упоительно широк, а задушевные мелодии хоров, лирика ансамблей и арий мощно захватывает в плен!

Самоубийство Наташи в финале первого акта, свадьба Князя и Княгини во втором, пронзительно сильная по накалу страданий отца сцена сумасшествия Мельника в третьем и возмездие, настигающее Князя в финале четвертого акта, – драматургические маркеры внешнего действия, но главное в этой опере – сквозная пульсация музыкального нерва, обнажающего столкновение эмоциональных состояний в пределах четверки главных героев.

И пусть проект в целом – если говорить о сценографии и костюмах – предстает иллюстративным и наивным, все же в действенных мизансценах режиссера-постановщика Сергея Новикова и пластическом рисунке спектакля, найденном хореографом Максимом Недолечко, пульсация этого нерва проступает рельефно и осязаемо. Впрочем, в условиях площадки без кулис, занавеса и машинерии студийность semi-stage версии такой грандиозной оперы, как «Русалка», предстает итогом, объективно закономерным.

Основная сценографическая поддержка мизансцен и пластических решений – проекционный видеоарт-дизайн Елены Мовенко: по ходу исполнения живописный либо символический визуальный ряд возникает на центральном экране-заднике и двух боковых панелях сцены. Особенно эффектно то, что на экране появляются и предварительные видеозаготовки с участием певцов. В команде режиссера также художник-постановщик Никита Дмитриевский, художник по свету Юрий Воронцов, дизайнер женских костюмов Анна Соловьева, художник по гриму Виктория Романовская и художник по реквизиту Анна Ухина. Для semi-stage проекта команда неправдоподобно большая, но творческий коэффициент ее полезного действия – не самый впечатляющий.

Все горочки, лесенки, ширмочки и скамеечки, используемые вкупе с подручными аксессуарами, реквизитом и современным облачением персонажей, не несущим никакой образно-поэтической нагрузки, на целостность восприятия влияют мало. Де-факто мизансцены, пластические решения и видеоарт – вот три кита, на которых и зиждется визуально-постановочная составляющая. Что касается «китов» музыкальной интерпретации, то на безоговорочной высоте – лишь камерный оркестр Musica Viva (в расширенном составе). Художественный руководитель и главный дирижер Александр Рудин подает партитуру Даргомыжского драматически ярко и одновременно утонченно, оркестр едва ли не поет вместе с певцами! За маэстро вполне добросовестно идет Московский синодальный хор п/р Алексея Пузакова (хотя масштабные хоровые страницы оперы за рамки привычного репертуара коллектива однозначно выходят).

В «квартете» главных героев прежде всего выделяются изумительно артистический бас Петр Мигунов (Мельник) и царственно-благородная, чувственно-экспрессивная меццо-сопрано Агунда Кулаева (Княгиня). Основная же любовная линия оперы озвучивается значительно скромнее: вокальных красок, тончайших эмоций и мелкой техники в ее прорисовке недостает как тенору Дмитрию Хромову в партии Князя (обладателю голоса резкой, зажатой фактуры и узкого диапазона), так и сопрано Светлане Касьян в партии Наташи. Обладательница фактурно-богатого и мощного от природы голоса эту не самую выигрышную, но чрезвычайно требовательную к нюансировке партию русского оперного репертуара рисует лишь на штрихах forte, на вокальном нагнетании в ущерб переменчиво-развитой лирико-драматической сущности музыкального образа.

Увы, проект обнаружил и незапланированных «участников» – встроенные микрофоны: в них из-за видеосъемки певцов обязали петь звукорежиссеры. Для слушателя в зале это сразу же нарушило как баланс между голосами и оркестром, так и выстроенность многочисленных ансамблей. Скорее всего, запись все эти проблемы разрешит, но, придя в филармонию за живым звучанием голосов, мы невольно стали заложниками «прогресса», хотя и певцы, и оркестр, и хор были ни в чем не виноваты…

Фото предоставлено пресс-службой оркестра Musica Viva