— Ваш путь к сольной карьере не совсем обычный: вы начинали как оркестровый музыкант – первая виолончель в Дрезденской штаатскапелле. Как все же решились «выбиться» в солисты?

— Я бы не назвал этот путь таким уж редким. Истории известны случаи, когда виолончелисты сочетали сольные выступления с работой в оркестре. Среди них могу назвать Яноша Штаркера – первого виолончелиста в Чикагском оркестре или Линна Харрела в Кливлендском оркестре, а также ряд других известных музыкантов. Для меня как для выходца из Восточного Берлина в свое время было совершенно ясно, что ничего лучше, чем работа в оркестре, нельзя было себе представить: это была моя цель. Мои родители тоже были музыкантами оркестра, которые не сделали никакой сольной карьеры. Мог ли я мечтать о том, что в 20 лет займу место первой виолончели в Дрездене? Когда я получил это назначение, то больше всего думал, смогу ли соответствовать этой позиции, вести своих старших коллег, сметь им что-то им указывать. Для меня работа в оркестре оказалось колоссальным опытом. Мы переиграли «Саломею», «Кавалера роз», «Ариадну на Наксосе», все большие симфонические поэмы Рихарда Штрауса, множество других величайших сочинений. Мне кажется, это очень даже неплохой путь. И я легко мог бы остаться в оркестре: мне нравилось там находиться, у меня была возможность спокойно содержать семью, в то время как становление солиста нередко сопряжено с финансовыми трудностями – нелегко начинать сольную карьеру без «гарантии безопасности». Уходить из оркестра без ясного понимания, что тебя ждет в будущем, это немалый риск. Но в конце концов я решил рискнуть, имея за плечами десять лет работы. К тому же нашлись те, кто поддержал меня на этом пути.

— Кто повлиял на ваш исполнительский стиль?

— Едва ли я покажусь оригинальным, если скажу, что для меня потрясением стала игра Ростроповича. Да мне и не встречался музыкант, который бы сказал, что избежал влияния Ростроповича. Он был воплощением силы природы. Когда я впервые услышал его, был шокирован абсолютно другим уровнем исполнения. Это был невероятный поток энергии, и это было очень убедительно. Когда-то мы говорили о Ростроповиче с Анне-Софи Муттер – она не раз играла с ним в трио и сказала мне, что его вибрато в верхнем регистре было настолько интенсивным, что казалось, сердце просто не выдержит. Игра Ростроповича говорила о том, как много может дать виолончель. Но мне нравились и французские виолончелисты за их особенный звук. Разумеется, я слушал и Григория Пятигорского. Даниила Шафрана считаю недооцененным художником. У него была особая манера исполнения. Может быть, не всем эта особость понятна, но нам, виолончелистам, это совершенно ясно.

— Игра Жаклин Дю Пре неужели оставила вас равнодушным?

— Мне очень нравится ее энергетика, хотя она не принадлежит к числу моих любимых музыкантов. Я очень скрупулезен в вопросе звука. У Жаклин он был во власти ее огненного темперамента. Если сравнить ее с Ростроповичем в исполнении Концерта Сен-Санса, то у Ростроповича звук был настолько прекрасный, насколько можно вообразить.

— Что вы думаете о феномене исторически информированного исполнительства?

— Мне интересно искать разные пути. Мы даже сняли фильм о том, как Концерт Шумана можно исполнять на жильных струнах. Я ни в коем случае не догматичен. Я не люблю, когда говорят, что вот только так правильно. Я играл с музыкантами, специализирующимися на аутентичной манере. Но как же приятно после этих экспериментов было вернуться к металлическим струнам и понять, ради чего я занимался с аутентистами!

— Вы руководите двумя фестивалями – в Дрездене и Морицбурге. Чем для вас является фестиваль и чем музыка на фестивале отличается от той, которая звучит на протяжении сезона?

— Начну с того, что был вдохновлен опытом, полученным в молодости. Во-первых, много лет назад я был приглашен на фестиваль камерной музыки Мальборо в Вермонте (где, как известно, жил Александр Солженицын), которым руководил Рудольф Серкин. Я прилетел тогда еще из Восточной Германии, и впечатления были мощнейшие. Там были музыканты со всего мира. На протяжении семи недель среди великолепной природы мы занимались музыкой с по-настоящему выдающимися исполнителями. Но я познакомился и с представителями молодого поколения, в их числе были Джошуа Белл, Памела Фрэнк, Кристиан Тецлафф. (На фестиваль Мальборо я ездил на протяжении четырех лет подряд.) А вторым сильнейшим впечатлением было посещение Шлезвиг-Гольштейнского фестиваля – там я встретил Челибидаке, Бернстайна – и мастер-классы Генриха Шиффа…

В 1993 году я организовал свой фестиваль в Морицбурге. Три недели его участники никуда не торопятся – только репетируют и дают концерты в свое удовольствие с утра до ночи. Результат такого творчества получается особенный – именно это отличает фестивальную продукцию от того, что происходит в сезоне. Все сконцентрировано на «со-творении» музыки в идеальных условиях.

На фото Я. Фоглер

Съемки для Zeitmagazin