«Семен Котко» не был премьерой в полном смысле слова, поскольку спектакль исправно появляется в афише Мариинского театра, начиная с премьеры постановки в июне 1999 года. В то же время он стал дебютантом в Мариинском-2. А что такое Новая сцена Мариинского театра, как не новые условия игры, ради которых она и затевалась. Начиная с ее открытия в мае прошлого года, месяц за месяцем происходил и еще долго будет происходить процесс переезда спектаклей с исторической сцены. Попадание на Новую сцену означает для них попадание в условия иной акустики, иных пространственных параметров.

Валерий Гергиев сознательно обратил внимание прессы на встрече перед открытием фестиваля «Звезды белых ночей» на то, что не все спектакли, поставленные изначально для старой сцены, в равной степени удачно переезжают на Новую сцену. Трудности механического переноса сказываются, главным образом, в изменении пространственных характеристик, притом что у многих старых постановок есть мощный потенциал переноса в более просторные условия. «Семен Котко» – из их числа. Но этот дебют оказался любопытен не столько с точки зрения укрупнения масштаба, сколько с позиции актуализации в историко-политическом контексте, на который и было направлено все внимание слушателей.

Пятиактная опера, как известно, написана по повести В. Катаева «Я – сын трудового народа», где речь идет… о Гражданской войне на Украине. Композитор, чье детство прошло в имении Солнцевка Екатеринославской губернии, неслучайно взял за основу либретто (соавтором которого он выступил вместе с писателем) произведение, не блещущее изысками литературного стиля (хотя прежде, в так называемый досоветский период, брался почти исключительно за литературные шедевры), где смог вовсю развернуться как музыкальный драматург. Из насквозь идеологизированной повести Прокофьеву удалось сотворить грандиозное полотно-пророчество, отразившее не столько сиюминутность, сколько вневременное. В этой опере можно усмотреть связь с «народной музыкальной драмой» – эпической оперой «Хованщина» Мусоргского. И там и здесь зритель/слушатель наблюдает за эсхатологическим переломом в истории страны. Говорят, Валерий Гергиев намеренно поставил «Семена Котко» именно в данный момент, давая понять, какую роль придает искусству, в частности оперному: роль не просто просветительскую, а намного большую – преобразующую.

К счастью, эта опера Прокофьева нашла конгениальное воплощение в режиссуре Юрия Александрова, для которого встреча с партитурой Прокофьева, судя по всему, стала откровением. Вместе с художником-постановщиком Семеном Пастухом, художником по свету Глебом Фильшинским и художником по костюмам Галиной Соловьевой ему удалось создать поразительное – в меру символическое, в меру историческое – зрелище тяжелого колеса истории. Еще на премьере воображение поразил образ котлована на условной планете, расположенного в центре сцены. Котлована, чрево которого на протяжении спектакля становится то прекрасным колдовским озером – временем ноктюрна влюбленных «тихой украинской ночи», – то, чаще, жерлом инфернального вулкана, выходом из преисподней, порождающей в финале лысую фосфоресцирующую голову собирательного вождя (от Ленина до Мао).

Лучше всего в новых акустических условиях чувствовал себя оркестр. Валерий Гергиев в тот вечер являл абсолютный исполнительский симфонический шедевр, в котором прослушивалась какая-то сверхъестественная выверенность частного и общего, простого и сложного, идеальный баланс и взаимодополняемость оркестровых групп. Полотно оперы Прокофьева играло фантастически красочной палитрой – от нежнейших пианиссимо немногочисленных лирических сцен и колоритных народных сценок с имитацией южных диалектов до живописного грохота катастрофических сцен пожарищ войны, от которых кровь стыла в жилах.

Солисты в этом симфоническом месиве частенько терялись, превращаясь в одну из еле слышимых, хотя и хорошо видимых красок. Долгие годы у этой оперы был свой, фирменный состав солистов, среди которых одной из ярких работ до сих пор помнится матрос Царёв в исполнении Виктора Черноморцева. Но время изменилось, и в этот раз было немало новых вводов. Царёвым стал баритон Роман Бурденко, оказавшийся превосходным преемником. На пределе эмоций явила свою Любку, невесту Царёва, сопрано Ольга Сергеева, сыграв сцену сумасшествия на высочайшем уровне, с невероятным вокально-драматическим накалом. Отменно, с чеканной интонацией и самоиронией исполнил председателя сельсовета и командира партотряда Ременюка бас-баритон Евгений Никитин. Бас Геннадий Беззубенков, без лицедейского дара которого невозможно представить ансамбль Мариинского театра, шедеврально воплотил приспособленца Ткаченко, бывшего фельдфебеля. Задорной оторвой получилась Сонька, дочь Ткаченко и по совместительству – подруга главного героя у сопрано Татьяны Павловской. Ну и сам главный герой вышел отменно у Виктора Луцюка, лучшего и пока незаменимого Семена со времен премьеры.