- Полина Ефимовна, прежде всего, расскажите, как музей в Клину подготовился к 170-летию со дня рождения Чайковского?

- У нас огромная выставка «Чайковский и его время». Мы показали Чайковского как человека, который жил в конкретное время и получал конкретные впечатления от своей эпохи. Он ведь прожил всего 53 года, но человечество сделало за эти полвека огромный шаг в своем интеллектуальном, технологическом развитии. Если Петю Чайковского в 1848 году еще привезли в Петербург в карете – везли из Воткинска через всю Россию, с остановками на почтовых станциях, то он дожил до того времени, когда смог совершить на пароходе «Британия» трансатлантический рейс из Европы в Америку. Он забрался на Эйфелеву башню сразу, как только ее открыли в Париже, его потрясли Статуя Свободы и Бруклинский мост в Нью-Йорке, Хрустальный дворец в Лондоне и даже лондонское метро. Это же все важно. Или, допустим, Россия 1880-го года: вся страна живет в ожидании какого-то ужаса, потому что один за другим следуют террористические акты революционеров - взрывы, убийства. Я читаю переписку Чайковского с Надеждой фон Мекк, в которой они размышляют о том, что будет с императором Александром Вторым. Все ждут покушения, и цареубийство действительно происходит… Человек среди всего этого жил.

- А насколько хорошо известна эта жизнь? Здесь я обращаюсь к вам как к автору недавно вышедшей книги «Неизвестный Чайковский», в которой впервые публикуются интереснейшие документы и еще - письма с восстановленными купюрами советских изданий. Интересно узнать: что, например, ранее подвергалось цензуре, а теперь не скрывается?

- Допустим, политические высказывания Чайковского. Он ведь для советского времени был не просто монархистом, а ярым монархистом. Но для композитора и всей его семьи это было естественно. Чайковские служили России, они и дворянство получили именно за службу. И, в общем, у них было свое понимание патриотизма. Естественно, все, что подтверждало это в письмах, вырезалось при публикациях. Или, например, когда заключался пакт «Молотова – Риббентропа», то все, что было сказано негативного о Германии, также вырезалось. Есть еще одна сторона (и это то, что, конечно, тоже снималось): ненормативная лексика (в книге этому посвящен специальный фрагмент) и интимно-откровенные письма к самым близким людям – с рассуждениями, описаниями. Но это же тоже жизнь – его жизнь, и она определяет очень многое. Как заметил Юрий Всеволодович Келдыш, если смотреть на этот благообразный облик человека, который мягко говорил, был очень уравновешенным и стеснительным, то тогда непонятно, откуда адские вихри в музыке «Франчески да Римини» или тема судьбы в Четвертой симфонии? Что-то же должно было быть в жизни этого человека!..

Выбрав для книги название «Неизвестный Чайковский», я объяснила в ее заглавной статье, чего мы не знаем, но хотим и должны знать сегодня о Чайковском. Мы опубликовали 46 писем без купюр, массу документов, которые никогда не издавались, в частности - все личные документы Чайковского, начиная от его свидетельства о рождении и заканчивая его завещанием (полный текст, чтобы не было никаких двусмысленностей). Опубликовали переписку его родителей, то есть проследили жизнь композитора от первых упоминаний о его рождении, а также представили первые его автографы, начиная с четырехлетнего возраста, и многое еще.

Но в нашем представлении о Чайковском все же остаются белые пятна. Например, весь мир сегодня крайне нуждается в текстах сочинений Чайковского, которые написал он сам, а не которые были отредактированы после его смерти в разных целях теми или иными людьми. Чайковского цензурировали всегда: подправляли, «улучшали», - и делали это исключительно из чувства любви к нему. Вот парадокс! Даже Сергей Иванович Танеев решил, что в трио «Памяти великого художника» не очень удачная фуга, и написал вместо нее свою. Первый фортепианный концерт после смерти композитора очень сильно видоизменился при участии Александра Зилоти – он тоже считал, что улучшает сочинение. И Вариации на тему рококо, и Скрипичный концерт подверглись изменениям. Но ведь это все равно, что отредактировать Пушкина, Толстого или перекрасить Собор Василия Блаженного!

- Популярность Чайковского в мире настолько очевидна, что приводить ее доказательства даже как-то неудобно. Но соответствует ли этой громадной популярности международный научный интерес и что именно интересует зарубежных исследователей Чайковского?

- Что интересует? Конечно, два момента. Это все-таки жизнь композитора и понимание его творчества. Уже в 1894 году, через год после смерти Петра Ильича Чайковского, начались обращения в Россию - в частности, со стороны знаменитого немецкого музыковеда Гуго Римана, автора первых работ о Чайковском. Затем пошли переводы на разные языки биографии композитора, которую написал его брат Модест Ильич, – и в сокращенном, и в полном виде. Клаус Манн (сын Томаса Манна) в 1930-е годы написал роман, посвященный последнему году жизни Чайковского. Не будем забывать, что в то время появилась написанная в эмиграции книга Нины Берберовой. В общем, интерес был всегда. Выходили и выходят работы о Чайковском во Франции, в Великобритании, в США. У нас давний контакт с немецкими исследователями, особенно тесный после того, как московский архивист Валерий Соколов нашел документы, свидетельствующие, что прадед Чайковского по материнской линии был известным немецким художником Мейсенской фарфоровой мануфактуры. В Германии существует Общество Чайковского, которое регулярно проводит конференции, публикует научные ежеквартальники, раз в два года издает «штудиумы», собирая все новые материалы о композиторе.

Творчество Петра Ильича Чайковского просто не знает границ. Оно любимо, почитаемо, в каждой стране есть свои традиции его интерпретации и свои наиболее популярные произведения. Этой «истории любви» давно больше ста лет - она начиналась еще при жизни гения.

- В число наиболее популярных произведений Чайковского не только в России, но и в мире, в последние два десятилетия заметно выдвинулась Торжественная увертюра «1812 год». Она часто сопровождает государственные праздники, причем не только наши, а звучит, например, наряду с американской патриотической музыкой и в День независимости США. У нас, однако же, это сочинение имеет совершенно особое значение как музыкальный символ русской воинской славы и уже почти обязательно исполняется 9 мая. Во всяком случае, Валерий Гергиев не раз ставил «1812 год» в программу заключительного концерта Пасхального фестиваля в День Победы на Поклонной горе в Москве. Так произошло и в нынешнем году. Полина Ефимовна, насколько, по-вашему, важным для композитора было это сочинение, во имя чего и как оно создавалось?

- Увертюра «1812 год» это очень интересное сочинение. Это, во-первых, гениальная музыка. И то, что про нее в советское время снисходительно писали – «ну, Чайковский делал заказную работу…», не выдерживает никакой критики. Простите, но и «Пиковая дама», и «Спящая красавица», и «Щелкунчик» написаны по заказу.

…Для России 19-го столетия война с Наполеоном, ее победы, ее особо трагическая страница - пожар Москвы, это тема века. Точно так же, как для нас в 20-м веке - Великая Отечественная война. Эти исторические события схожи и увековечены в памятниках. В качестве главного памятника героям Отечественной войны в Москве строился Храм Христа Спасителя. Он должен был освящаться в 1882 году. Тогда ожидались торжества не только по случаю 70-летия победы над Наполеоном, но и по случаю годовщины коронации императора Александра Второго. Заранее была создана юбилейная комиссия, в которую вошли видные деятели русской культуры, и Чайковского привлекли к работе как композитора. Ему предложили написать что-нибудь либо для оркестра, либо для хора, выбрав любое из трех знаменательных событий: освящение Храма Христа Спасителя, юбилей победы в Отечественной войне и годовщину коронации Александра Второго.

Чайковский выбрал «тему века» и написал Торжественную увертюру «1812 год». Причем невероятно быстро, в считанные дни. Но что еще интереснее, он делал это в Каменке, в имении своей сестры Александры, а здесь буквально все обитатели были героями войны 1812 года. Свекор Александры Ильиничны - не только участник войны, но и декабрист Василий Давыдов. Сюда приезжали Трубецкие, Раевские: представители этих известнейших фамилий к тому же состояли в родстве. Так что выбранный Чайковским сюжет был еще и лично близок его семье и ее ближайшему окружению.

Вместе с тем свою увертюру он посвятил и даже предназначил для освящения Храма Христа Спасителя и предположил совершенно особое ее исполнение. В православной церкви оркестровая музыка ведь звучать не может. И поэтому играть увертюру Чайковского должны были на площади перед храмом - грандиозным по составу оркестром с поставленными по бокам настоящими пушками. В финале сочинения они дают ритмичные победные залпы, а к оркестру в этот момент мощным звоном присоединяются храмовые колокола.

- Именно так «1812 год» звучит и сегодня, исполняясь чаще всего на открытом воздухе.

- Увертюра «1812 год» как явление искусства - это одновременно выражение боли и гражданской гордости подвигом России. Такое понимание Чайковским Отечественной войны сходно с позицией Льва Толстого в «Войне и мире». Причем сходство даже в том, что оба автора отчасти нарушают историческую правду. Ну, например. В музыкальной картине Чайковского Францию и Россию символизируют гимны этих стран. Цитируются «Марсельеза» и гимн Российской империи «Боже, царя храни». Но: этот русский гимн в 1812 году еще не был написан, а революционная «Марсельеза» в то время была во Франции запрещена и вообще не исполнялась, она стала гимном страны много позже.

Однако для современников Чайковского вся эта музыка была уже на слуху. Как и песня «У ворот, ворот батюшкиных», которая появляется в самый кульминационный момент увертюры в качестве символа русской воинской удали. Как и цитата из православного обихода «Спаси, Господи, люди Твоя» - молитва, которой открывается сочинение и которая повторяется в финале. Вот так Чайковский рассказал об этом событии - может быть, не очень правдиво, но, повторю, что и Льва Толстого обвиняли в том, что он нарушил правду. Была, однако, во времена Толстого и потрясающая рецензия на выход «Войны и мира». В ней говорилось: о том, что можно представить тысячи документов и все равно не будет той правды жизни, которая есть в романе Толстого, когда поднимаются полки и вы, словно воочию, видите живых людей, совершающих подвиг! Чайковский дает точно такое же ощущение события.

- Спасибо за беседу, Полина Ефимовна.