АРХИВ
30.09.2015
СКАЗОЧНЫЙ СТАРТ
Седьмой Большой фестиваль РНО открыл столичный филармонический сезон: ярко, весомо, интересно. Для первого концерта художественный руководитель и главный дирижер РНО Михаил Плетнев выбрал русскую программу – два музыкальных шедевра, связанных сюжетно и стилистически: «Кащея Бессмертного» Н. Римского-Корсакова и «Жар-птицу» И. Стравинского.

Нынешний Большой фестиваль РНО проходит в юбилейный для коллектива год. 25 лет исполняется оркестру, с гордостью именующемуся «национальным», что не является лишь формальной «этикеткой», но означает одну из важных стратегических линий репертуара. К русской музыке маэстро Плетнев издавна относится с похвальным вниманием: немного у нас найдется дирижеров, с таким упорством пропагандирующих отечественный репертуар. Особая любовь Плетнева – Н. Римский-Корсаков, которого он со своим оркестром играет много: достаточно вспомнить две версии «Майской ночи» разных лет или грандиозный гала-концерт в БЗК осенью 2008 года, приуроченный к 100-летию со дня смерти композитора. Тогда прозвучали симфонические сюиты из опер «Млада», «Сказание о невидимом граде Китеже», «Снегурочка» и «Сказка о царе Салтане». Безусловно, Плетнев отлично чувствует стилистику произведений композитора, ему близки миросозерцательность, возвышенная поэтика, сказочные и эпические образы, каковыми наполнено творчество самого плодовитого из кучкистов. Любование оркестровыми красотами, что щедро разлиты в корсаковских партитурах, – «естественное состояние» для Плетнева: он всегда умеет подать их выразительно и ярко – прочертить каждую линию, каждый подголосок, высветить причудливые гармонии, продемонстрировать всю колористическую роскошь письма.

Для инаугурации седьмого фестиваля из пятнадцати оперных партитур Римского-Корсакова Михаил Плетнев выбрал, пожалуй, самую загадочную, необычную и новаторскую: «Кащея Бессмертного». Ни в одной другой опере композитора обрисовка зла не занимает центрального места; в ней сама природа враждебна человеку и всем светлым и добрым началам в нем, что в известной степени противоречит пантеистическим убеждениям Римского-Корсакова. Ни в одной из своих опер он не экспериментирует столь изощренно с гармонией и оркестровкой: язык «Кащея…» исключительно сложен, фактура плотна, есть явные переклички с импрессионизмом и экспрессионизмом (глава петербургской композиторской школы достаточно жестко критиковал эти европейские направления, однако не удержался от соблазна дать волю собственной дерзкой фантазии). Несмотря на компактность (всего три картины) и известный сюжет, «Кащей…» – непростая для исполнения опера и весьма редко ставится в театре, чуть чаще ее можно услышать на концертной эстраде. Основная трудность – вокальные партии: по типу вагнеровских лейтмотивов они вплетены в оркестр, и пробиться через его густую звуковую вязь – нелегкая задача.

Плетнев делает ставку на московских вокалистов – солистов «Новой оперы» и «Геликона»: в его проекте только одна приглашенная звезда – это Анастасия Москвина из Минска. Холодное, красивое и сильное сопрано белорусской певицы легко прорезает оркестр, но ему не хватает поэтичности и трепетности, это голос, скорее, для Лизы из «Пиковой дамы» или немецких героинь (несколько сезонов назад Москвина была превосходной Рецией в концертном исполнении «Оберона» Вебера), для Царевны Ненаглядной Красы хочется все же нежных журчащих переливов в стиле Антонины Неждановой или Елизаветы Шумской.

Безупречен Михаил Губский в партии титульного героя: его мощный тенор приобретает здесь зловещий окрас, характерную придавленность звучания, при этом не теряя в силе и пронзительности, вследствие чего образ вселенского зла получается вполне законченным и ярким. Свое «ехидное» пение вокалист дополняет гомерическим хохотом, от которого идет озноб по коже: у Губского Кащей такой, как и предполагал Римский-Корсаков, – сильный и опасный колдун, жестокий и своенравный тип, в своих желаниях и стремлениях он идет до конца и не остановится ни перед чем.

Яркий вокал продемонстрировал и молодой баритон Борис Дьяков в партии Ивана-Королевича: зычный, полетный, хорошо сфокусированный голос певца без проблем справляется с плотностью корсаковской оркестровки, убедительное легато и свободное владение голосом по всему диапазону делает его героя уверенным и исключительно привлекательным.

Дмитрий Скориков в харизматичной партии Бури-Богатыря звучал не всегда ровно: в каких-то фрагментах его голос, как и положено, царил в зале, живописуя освежающую стихию вольного ветра, но иногда звучности не хватало, и залихватская сущность его персонажа не получала должного воплощения.

На удивление слабым звеном исполнения оказалась маститая геликоновка Ксения Вязникова: ее актерски выразительной Кащеевне недоставало звукового напора, мощи, брутальности. Хитовая ария «Меч мой заветный» не прозвучала воинственным чеканным гимном, хотя артистка очень старалась, но для такой партии нужен особый, «железный» голос, который умеет не столько ворожить (хотя и такая задача в музыке Римского-Корсакова имеется), сколько доминировать.

Превосходно показался Камерный хор Московской консерватории (хормейстер – Александр Соловьев), в первую очередь мощью и слитностью звучания, а также прекрасной дикцией и в целом выразительным пением. Но наибольшее впечатление от исполнения оперы оставил, конечно же, оркестр.

Исключительный восторг: игра тонкая и мощная одновременно, в полной мере высвечивающая все необыкновенные красоты партитуры. Жесткость марша убеждала ничуть не меньше лирической поэтики, особенно удался финал оперы, где солисты, хор и оркестр сумели зарядить зал сумасшедшей энергией. Бесспорно, эта партитура Римского-Корсакова открыла нам нового Михаил Плетнева, не только лирика и созерцателя, но харизматика, которому по силам и тонко градуированные нюансы, и эпическая мощь. Однако увлечение оркестровой звукописью в этой вдохновенной интерпретации казалось все же чересчур сильно выраженным – баланс с солистами был не всегда на высоте, вокалистам частенько приходилось откровенно «продираться» сквозь бушующий оркестр. Справедливости ради стоит сказать, что не одного Плетнева тут вина: в большей степени виноват сам композитор, явно перегрузивший оркестровую партитуру, которая сама по себе завораживает и увлекает, но расслышать пение как таковое нередко мешает вполне основательно.

Восторженное восприятие оркестрового звучания продолжилось и во втором, чисто оркестровом отделении и оказалось даже большим. В пару к «Кащею» Плетнев выбрал «Жар-птицу» И. Стравинского – сюиту из одноименного балета в авторской редакции 1945 года. Сюжетно опера и балет связаны – в них речь идет об одних и тех же героях, фактически о той же самой сказочной ситуации, рассказанной чуть иначе. Но не только фабула роднит оба произведения: как известно, Стравинский был учеником Римского-Корсакова, и хотя впоследствии позволял себе ироничные, если не издевательские высказывания в адрес покойного учителя, его музыка, особенно так называемого русского периода, при всем новаторстве крепко-накрепко связана с музыкальным языком «скучного консерваторского профессора» да и в целом русской композиторской школы классического периода.

Очевидные ниточки связывают «Жар-птицу» с «Шехеразадой», «Золотым петушком», «Китежем», яркость и образность оркестровых партий определенно напоминает о колоритной звукописи Римского-Корсакова. Однако Стравинский пользуется оркестровыми красками смелее и задиристее, рвет каноны и идет против правил, если его учитель – смелый экспериментатор, то Стравинский – эпатирующий хулиган, но хулиган, безусловно, талантливый. Красота и выразительность «Жар-птицы» никого не может оставить равнодушным, ее музыка, по словам Михаила Фокина – первого постановщика уже ставшего классикой балета, – «горит, пылает, бросает искрами».

Вся сюита была исполнена РНО на одном дыхании – стремительно, неудержимо, причем эта стремительность не формально темповая, а энергетически насыщенная. С любовью подан лейтмотив чудо-птицы, прихотливо живописуется ее причудливый танец. Особой, ураганной мощью обдал зал неистовый «Поганый пляс» – торжество нечисти и бесовщины. Грандиозен финал сюиты – подобно гимническому окончанию «Кащея», он звучит торжественно, жизнеутверждающе, и РНО тут находит новые краски: мощь его звучания теперь не оглушает, не убивает, но возвышает и приносит умиротворение. Великолепную форму продемонстрировали различные группы оркестра, особенно хочется отметить медные духовые (ахиллесову пяту многих и многих наших оркестров) и ударные инструменты, на акцентах которых держится все здание «Жар-птицы».

Открытие фестиваля

Поделиться:

Наверх