В самый разгар минувшего сезона, в декабре 2016-го, во время фестиваля, посвященного 80-летию лучшего израильского оркестра (к слову отмечу, что оркестровые коллективы, и недурные, есть едва ли не в каждом крупном городе нашей маленькой страны!), Зубин Мета внезапно объявил о своем решении в октябре 2019-го покинуть пост руководителя, на который он в начале 1980-х, после почти полутора десятилетий совместной работы, был не назначен сверху, а избран коллективом пожизненно.

Когда я лет 15 назад писал о том, что даже самый гениальный пожизненный главный дирижер не в силах избежать рутины в репертуаре, подборе солистов и вообще в оркестровой политике, на меня яростно накинулись многие, в том числе и хорошо относящиеся ко мне люди. Основным лейтмотивом нападок был вопрос, который часто звучит и в связи с именами долго не сменяемых глав государств и правительств: а кого вы можете предложить взамен? Отвечал и отвечаю: не знаю, но застой в любом случае хуже. Мета за 50 (!) лет руководства ИФО сделал для него немало заслуживающего самых добрых слов. И многие его концерты остались в памяти навсегда. Однако и выдающийся музыкант всего лишь человек, а не всемогущий и всеведущий творец вселенной. Ко многим прочим достоинствам Зубина Меты можно теперь добавить еще одно – он это понял.

Так или иначе после нынешнего закрытия сезона нас ждет еще два таких «финала» с ним как музикдиректором, а дальше пока полная неопределенность. Кандидатов на этот пост рассматривается несколько. Но, во-первых, хотя каждый из них сам по себе хорош, заменить Мету будет непросто. Ведь он не только определял репертуарную политику оркестра, не только способствовал созданию при нем нескольких высококлассных камерных ансамблей, но и был гарантом его финансовой стабильности. Ибо имя Меты привлекало спонсоров, а многие солисты из первого ряда готовы были выступать в Израиле без гонораров, зная, что они благодаря его авторитету получат возможность заработать на крупнейших сценах мира. Во-вторых, в числе этих кандидатов за предстоящие два года могут появиться сегодня еще даже не рассматриваемые фигуры.

В одном, я думаю, мы можем быть уверены: оркестр найдет способ достойно отблагодарить своего уходящего руководителя. Возможно, он получит статус дирижера-лауреата, как некогда Леонард Бернстайн. Может, это будет называться как-то иначе, но за пультом навсегда ставшего ему родным израильского коллектива уроженец Бомбея и парс по национальности будет появляться и после октября 2019 года. Дай только ему Бог здоровья и долголетия!

Ну а пока вернемся к закрытию сезона. Мета выбрал для него «Турандот» Пуччини. В статье Википедии «Turandot» discography, где перечислены 12 аудио- и 8 видеозаписей этой оперы за 70 лет, с 1938 по 2008 год, фамилия Меты фигурирует трижды (!), притом что другие дирижеры, среди которых мы видим такие имена, как Тулио Серафин, Герберт фон Караян, Жорж Претр, Джеймс Левайн, Лорин Маазель, Риккардо Шайи, оказались в этом списке только по одному разу. Это, мне кажется, свидетельствует о двух вещах: о том, что Мета считается одним из лучших специалистов по этому произведению, и о том, что для него «Турандот» – одна из наиболее любимых партитур.

Мне не довелось живьем слышать последнюю оперу Пуччини с Метой в театре. Зато свидетелем концертного исполнения я уже был в 2008 году. Тогда маэстро собрал отличных солистов на первые роли (шведка Ирен Теорин – заглавная героиня, американец Ланс Райян – Калаф, итальянка Фьоренца Чедолинс – Лю), но по поводу исполнителей на партии второго плана я тогда же в рецензии посетовал, что незачем было привозить из Италии далеко не первоклассных певцов, когда гораздо лучших можно было набрать в Израиле. В этот раз упрекнуть кастинг, осуществленный нашим маэстро, было не в чем. Первая тройка оказалась вновь превосходной (перечисляю тех, кто пел на открывавшем заключительную серию сезона концерте в Тель-Авиве, на котором мне довелось побывать, а был еще и второй состав): итальянская сопрано Анна Пироцци в партии Турандот, американский тенор Грегори Кунде – Калаф и израильская сопрано Хен Райс – Лю. Первые двое порадовали мощными и красивыми голосами в сочетании с неистовым темпераментом, заставлявшим поверить в нешуточные сказочные страсти их героев, готовых на все ради поставленной цели. Райс же привлекла изумительной проникновенностью пения и нежной, жертвенной женственностью. В силе ее любви тоже нельзя было усомниться ни на минуту, ибо такой голос соврать не даст...

Прекрасно исполнил сравнительно небольшую, но очень важную в общей драматургии партию изгнанника хана Тимура китайский бас Лянг Ли. В ролях трех придворных – циничных, но, как оказывается, тоже не лишенных человеческих чувств – выступила интернациональная команда: мексиканский баритон Герман Ольвера (Пинг), итальянский тенор Роберто Коватта (Панг) и испанский тенор Пабло Гарсия-Лопес (Понг). В отличие от других участников представления, создававших свои образы только с помощью пения при минимальной актерской игре, эта троица слегка покомиковала, не переходя, впрочем, границы хорошего вкуса. В роли императора Альтума, пытающегося остановить череду кровопролитий, мы услышали израильского тенора Гая Манхейма, который тоже не только не испортил ансамбля, но и внес в него особую краску.

Особо скажу о хорах. Их в данном концертном представлении было три: Израильский хор им. Гари Бертини, возглавляемый Роненом Боршевски, Пражский филармонический хор (руководитель Лукас Василек) и детский хор «Анкор» при Иерусалимской академии музыки и танца, который возглавляет Дафна Бен-Йоханан. Ведь последняя опера Пуччини – своего рода мистическая оратория, где хоры играют разные роли. Это и народ, то безжалостно радующийся вакханалии смерти, устроенной их любимой принцессой, то страдающий от ее же прихотей, то внезапно прозревающий и ужасающийся последней смертельной капле в потоке других – гибели самоотверженной Лю. Это и голос судьбы, голос неумолимой и зловеще прекрасной в своем равнодушии природы. Это и голос чистой радости, незамутненной в своем детском простодушии. И во всех этих ипостасях все три хора были безупречны. Добавлю, что два взрослых коллектива к тому же продемонстрировали такое слияние, что казалось, будто они всегда выступают только вместе.

Оркестр в «Турандот» поразительный, сочетающий восточную экзотику в чистом виде, итальянскую страсть, тончайшие импрессионистические эффекты и мрачную экспрессию, предвосхитившую достижения более позднего оперного театра. Все эти краски Израильский филармонический донес в полной сохранности. Тут можно было бы без конца детализировать, но нет смысла – все равно слова бессильны передать музыкальное пиршество.

Маэстро Зубин Мета в главе всей этой махины не суетился и не давил эмоциями. Он распоряжался лавиной звуков как демиург, властно ставящий все на свои места. И создаваемая им звуковая картина была столь самодостаточной, что трудно представить режиссерскую работу, которая могла бы этому идеально соответствовать, разве что масштабную постановку Франко Дзеффирелли в Метрополитен-опере, которую мне довелось видеть в записи. Однако, пожалуй, и она бы несколько приземляла и конкретизировала сюжет, привязывая его к каким-то определенным, пусть и фантазийным реалиям. Здесь же музыка поднималась над китайской притчей Карло Гоцци, возносясь к высям, театру почти недоступным, давая слушателям возможность ощутить причастность к каким-то прачувствам, спящим в каждом, но почти не просыпающимся в реальной жизни, пусть даже и сказочно реальной.

Как и в прошлый раз, Мета предложил оперу в полном виде, то есть с прославляющими любовь завершающим дуэтом Турандот и Калафа и заключительным хором. Как известно, они дописаны Франко Альфано, ибо Пуччини умер, оставив сочинение незавершенным. Правда, историки утверждают, что Альфано опирался на эскизы композитора. И этому можно верить, потому что стилистически его финал вполне соответствует всей опере. Однако есть немало музыковедов, утверждающих, что лучше было бы остановиться там, где остановилось перо автора, как это сделал на премьере «Турандот» в Ла Скала Артуро Тосканини, отложивший дирижерскую палочку и обратившийся к публике со словами: «Здесь прекратило биться сердце композитора» (эта фраза передается разными мемуаристами в разных вариантах, но смысл у всех примерно одинаков). В пользу такого решения обычно приводится довод, что все оперы Пуччини, названные именами главных героинь («Манон Леско», «Тоска», «Мадам Баттерфляй», «Сестра Анджелика»), и даже «Богема», где в заглавии имени Мими нет, заканчиваются сценами их смерти.

В противовес этому мнению можно обратить внимание на то, что главная героиня «Турандот» вовсе не погибает, а только преображается силой любви, и на то, что это единственная у Пуччини сказочная опера, которой по законам жанра положен хеппи-энд. До вечера, когда этим летом я услышал «Турандот» в тель-авивском концертном зале, носящем после реконструкции имя мецената Чарльза Бронфмана, я был убежденным сторонником второй точки зрения. Но тут после сцены смерти маленькой Лю благодаря исполнительнице этой роли Хен Райс, благодаря чутко резонировавшим ее трагедии хору и оркестру, благодаря Зубину Мете, который провел эту сцену с тихой, но хватающей за душу экспрессией, я вдруг страстно возжелал, чтобы опера на этом и закончилась. Мне показалось, что ожидающее нас ликование любви в редакции Альфани будет невыносимо фальшивым, что всеобщее потрясение должно поставить точку в этой истории. Разумеется, моего мысленного пожелания никто не услышал. И был дуэт главных героев, и был заключительный апофеоз, и все прозвучало как нельзя лучше. Может, такой финал соответствовал идее кульминации завершавшегося сезона? А все-таки червячок досады остался...