Нынешний Персимфанс создан на рубеже 2008-09 годов пианистом Петром Айду при активном участии контрабасиста Григория Кротенко. За образец взяли легендарный «Первый симфонический ансамбль», существовавший с 1922 по 1932 год. Тот коллектив (как и нынешний) создали лучшие музыканты Москвы на основе идеи равноправия участников. До какой степени это было реализовано, судить трудно; маловеры говорили, будто дирижерскую палочку оркестру заменял смычок Льва Цейтлина. Сегодня после концертов Персимфанса тоже спорят о том, от кого исходит интерпретация, когда в оркестре хорошо видно нескольких лидеров, но не видно единственного. Спорят и о том, что такое сегодняшний Персимфанс: историческая реконструкция или нечто большее.

О реконструкции говорят настойчивые указания на то, что нынешний Персимфанс – возрождение прежнего (даже если это и шутка). Речь о воссоздании не только круговой рассадки, но и принципов взаимодействия, невозможных в большом оркестре. Ради воплощения концепции оркестра как огромного камерного ансамбля и воссоздан Персимфанс, одним из талисманов которого был и остается Прокофьев. Его произведения звучали и в самой первой программе, и в недавней, и в других.

Прокофьев выбран едва ли случайно: в репертуаре того, первого, Персимфанса его музыка занимала одно из главных мест. В 1927 году в Москве Прокофьев неоднократно слышал Персимфанс, играл с ним свои концерты, по поводу чего замечал: «Противники Персимфанса говорят, что без дирижера они не могут взять ни одного аккорда вместе... Пускай; зато каждый честно играет все ноты, а потому все звучит и все выходит именно так, как хотел композитор. Не то что когда играют отвратительные наемники, которые только делают вид, что дуют в свой инструмент... А как только дело касается аккомпанемента и средних голосов, которые можно услышать, но можно и не услышать, так сейчас же начинают мазать».

Исполнение Первого скрипичного концерта Прокофьева как будто отвечало этим словам: на высоте были как раз «аккомпанемент и средние голоса». Солистка Ася Соршнева позволила высказаться всем желающим, концерт заиграл новыми красками: например, чудеса, которые творят флейты и арфы в первой части, а фагот в третьей, при обычном дирижерском прочтении уходят на задний план, и расслышать их труднее. Меньше удалось начало: по замыслу исполнителей, концерт должен был зазвучать сразу после предыдущего номера. Не подозревавшая об этом публика захлопала, и в аплодисментах потонули первые такты: показалось даже, что музыканты смело решили их пропустить, начав сразу со вступления скрипки.

Слушателей легко понять – их сбило с толку уже то, что ритмодекламация «На смерть Ильича» Юлия Мейтуса не была объявлена и без предупреждения никак не могла ожидаться в качестве предисловия к концерту Прокофьева. Сама же четырехминутная миниатюра привлекала не столько текстом в торжественно-ироническом прочтении артиста Электротеатра Андрея Емельянова, сколько тонким аккомпанементом Петра Айду, поначалу напоминавшим Второй концерт Рахманинова и ближе к концу порадовавшим цитатой из «Интернационала».

Золотым гвоздем программы «Красное колесо» стал ее первый номер, сюита «На Днепрострое», написанная также Мейтусом (1932) и посвященная окончанию строительства ДнепроГЭС: яркий пример того, какими путями могла бы пойти отечественная музыка, если бы не знала идеологических проработок тридцатых и сороковых. «На Днепрострое» – невероятно концентрированная партитура, где слышно влияние и «Весны священной» Стравинского, и «Стального скока» Прокофьева, и «Завода» Мосолова. Удивительно, что автор столь передовой партитуры вошел в историю как вполне ортодоксальный советский композитор. Мейтус умер 20 лет назад, на долгие годы пережив своих великих современников и оказавшись современником уже нашим. Тем более современно прозвучала его сюита, по-видимому, никогда целиком не исполнявшаяся прежде.

Вопиюще несовременной – в чем и был ее шарм – показалась симфоническая поэма «Гашиш» Сергея Ляпунова. Написанная через четверть века после «Шехеразады» Римского-Корсакова, она местами столь явно ее напоминает, что возмущаться невозможно, впору скорее посмеяться. Петр Айду подарил публике еще один сюрприз, предварив исполнение «Гашиша» ляпуновской же «Колыбельной» для фортепиано, где слышался уже импрессионизм. Поскольку публику не предупредили и в этом случае, многие приняли пьесу за часть симфонической поэмы.

На закуску исполнили кантату «Спасение» Даниила Хармса. Как известно, Хармс музыки не писал, но чрезвычайно ее любил и хорошо знал. В обнаруженном недавно сочинении «План кантаты «Спасение»» стихотворный текст разбит на четыре партии, с указанием ряда исполнительских подробностей. Кантата посвящена спасению двух утопающих девушек двумя отважными мужчинами – эту историю и продекламировал Персимфанс в полном составе. Видимо, забыв о том, что в основе музыки лежит ритм, некоторые слушатели в ужасе бежали, не дождавшись оптимистичного финала: «Будем лить вино ручьем, /Будем пить, пока живем».

Еще одну программу, посвященную Октябрьской революции, Персимфанс представит в декабре: наряду с сочинениями Мейтуса можно будет услышать Моцарта, Бетховена и редкостную рапсодию «Октябрь» Иосифа Шиллингера. Названием программы с участием также музыкантов Дюссельдорфского симфонического оркестра станут знаменитые слова: «Нечеловеческая музыка».

Фото предоставлено пресс-службой МАСМ