- Михаил Сергеевич, какое место у этого конкурса в ряду других, очень многочисленных сегодня?

- Конкурс имени Скрябина занимает весьма особое место, потому что его программа совершенно не похожа на стандартные программы конкурсов пианистов. Обычно такие программы включают четыре виртуозных этюда разных авторов (Шопена, Листа, Рахманинова), классическую сонату, романтическое сочинение и фортепианный концерт (в основном сейчас играют Третий Рахманинова, Первый Чайковского, Третий Прокофьева - других я почти не вижу). Человек может научиться играть такую небольшую программку и ездить с конкурса на конкурс, пока ему не стукнет 32 года. Я считаю, что это отрицательное явление в нашей музыкальной жизни.

Конкурс имени Скрябина посвящен в первую очередь популяризации музыки великого русского композитора. В первом туре нужно играть раннюю сонату Скрябина, во втором туре – позднюю, в финале – обязательно концерт именно Скрябина, который, кстати, очень редко исполняют. Помимо этого в программе есть один очень интересный пункт: музыка русских композиторов - современников Скрябина. Я был чрезвычайно рад, когда услышал на нынешнем конкурсе сочинения Георгия Катуара, Самуила Фейнберга.

- В этом году у конкурса была несколько странная «международность»: много представителей Японии, пара пианистов из Украины, по одному из Вьетнама, Казахстана, Латвии, Эстонии и Словении. Конкурс как-то будет меняться, чтобы расширять географию, или это проблема неразрешимая?

- Я же не могу французов или немцев учить и заставлять играть Скрябина!.. Но должен сказать, что сейчас все-таки виден большой интерес к Скрябину во всем мире, в том числе и в Западной Европе. Его много играют в Великобритании, во Франции, знаменитый пианист Марк-Андре Амлен записал все сонаты. Я преподаю иногда в Японии и совсем недавно там снова был: у меня на мастер-классах 16 человек играли сонаты Скрябина! Я даже удивился и спросил их: «Почему же вы не едете на этот конкурс?» А они говорят: «Ну, вы знаете, трудно, трудно»…

То, что у нашего конкурса не такая уж широкая география, я объясняю совсем не тем, что мы его плохо анонсируем. Просто молодые пианисты предпочитают выучить стандартную программу, о которой я говорил вначале, и играть ее на «пяти миллионах» конкурсов, а не готовить специально довольно сложную русскую программу, потом провалиться с ней в Москве и больше никогда не использовать.

- Получается, достоинство конкурса становится его недостатком?

- Возможно. Многое связано и с тем, что конкурс проходит раз в четыре года. Ежегодному конкурсу легче приобрести популярность. Но к безусловным достоинствам этого конкурса я бы отнес то, что мы открыли на нем по-настоящему замечательных музыкантов. В первую очередь назову Евгения Михайлова - победителя первого конкурса: прекрасный пианист, концертирует по всему миру, сейчас он уже профессор Казанской консерватории. Победитель второго конкурса - замечательный петербургский пианист Петр Лаул. Это тоже открытие. Конкурс открыл Андрея Коробейникова: он тоже получил у нас первую премию и тоже очень талантливый пианист. Хочу сказать самые хорошие слова о Георгии Войлочникове, который играл на четвертом конкурсе. А сейчас мы открыли новую звезду - это 19-летний Арсений Тарасевич-Николаев (внук нашей знаменитой в прошлом пианистки Татьяны Петровны Николаевой).

- Почему на конкурсе этого года нет второй премии, зато две третьих? Неужели между лауреатом первой премии и всеми остальными участниками был такой сильный разрыв?

- Разрыв в очках действительно был, и это послужило поводом для того, чтобы один из членов жюри выдвинул идею двух третьих премий. Это был не я - я был за то, чтобы присудили вторую премию замечательному казахскому пианисту Сергею Киму. Он очень хорошо показал себя на двух турах, но, к сожалению, во время исполнения Концерта Скрябина он в финале забыл текст и целую страницу промолчал, оркестр играл без него. Жюри такие вещи не прощает. В итоге у Сергея Кима и вьетнамской пианистки Нгуен Тхи Ким Нган третьи премии.

- Можно поинтересоваться подробностями общения внутри судейской коллегии - была ли слаженность в работе или возникали споры?

- Нет, была абсолютная слаженность, абсолютная дружба. Ведь собрались замечательные и очень серьезные музыканты. Ну, например, Хэмиш Милн из Великобритании: много раз гастролировал у нас, известнейший исполнитель Метнера, я, в частности помню, как он играл Третий концерт Метнера. Или профессор из Дортмунда Арнульф фон Арним, потомок писательницы Беттины фон Арним, которая была другом Гете и Бетховена и посещала Шумана в его изоляции в психиатрической больнице. Фон Арним не гастролировал в России, но когда члены жюри посещали Музей-квартиру Скрябина, сел за рояль, на котором Александр Николаевич играл последние три года своей жизни, и замечательным звуком сыграл I часть Четвертой сонаты. Я был потрясен. Еще один член нашего жюри - академик Анастас Куртев из Болгарии: автор массы книг, организовавший, если не ошибаюсь, общества Рахманинова, Скрябина, Шопена, очень солидная фигура. Хотел бы отметить также Эжена Инджича - французского музыканта сербского происхождения. Ему уже 60 лет, он лауреат и Конкурса имени Шопена в Варшаве, и конкурса в Лидсе - он играл на нашем фестивале и произвел превосходное впечатление. Кстати говоря, один из ваших вопросов должен был быть о фестивале, который мы проводим во время конкурса.

- Интересно узнать.

- Это были четыре благотворительных концерта членов жюри, которые состоялись, я считаю, на очень высоком уровне. Очень здорово играл Сиприан Катсарис - публика была в восторге. Он не профессор, он концертирующий пианист, блестящий виртуоз (правда, немножко с каким-то эстрадным, я бы сказал, вкусом).

Но продолжу об отношениях членов жюри. Я категорический противник дискуссий, потому что когда люди начинают отстаивать свое мнение, они, как правило, не слушают других, и никого переубедить невозможно. У нас принята 25-бальная система голосования, по которой оценивается каждый музыкант. От 1 до 5 – это очень плохо, от 5 до 10 – просто плохо, от 10 до 15 – удовлетворительно, от 15 до 20 – хорошо, от 20 до 25 – замечательно. И еще: чтобы не было «хулиганства» в жюри, если чья-то оценка отличается на три балла в ту или иную сторону от среднего балла, она откидывается и не учитывается. Таковы наши правила. Они действуют сейчас на конкурсах во всем мире, а у нас были приняты изначально. Однако и эта система тоже несовершенна. Вообще, совершенных систем не существует, почти всегда возникают открытые обсуждения. Вот у нас была открытая дискуссия по поводу второй премии, о которой вы спрашивали, и большинством голосов жюри ее все же не присудили.

- Каковы ваши личные критерии, на какие компоненты вы обращаете особенное внимание, когда слушаете участника скрябинского конкурса?

- Я обращаю внимание, прежде всего, на талант и на задатки скрябиниста в исполнителе. Вот, например, мое мнение об Арсении Тарасевиче-Николаеве: он очень талантливый, даже блестящий пианист, но он не скрябинист, к сожалению. Он играл, скорее, в таком рахманиновском стиле - широком, артистическом, броском, что тоже хорошо. Возможно, Арсений еще станет скрябинистом. Но пока в его игре нет того, что я вижу в музыке Скрябина: это неуловимая тонкость, полетность, некая зыбкость, все без тени «агрессии».

- Как можно стать скрябинистом?

- Это трудный вопрос, словами, пожалуй, не объяснишь. Нужно по возможности хорошо и много играть Скрябина. Нужно, конечно, знать записи самого Скрябина. Они, кстати, сохранились, но, правда, на миньоне звучат не очень качественно. Но можно послушать фортепианную музыку Скрябина в исполнении таких пианистов, как Нейгауз и Софроницкий.

- А кто из ныне живущих пианистов мог бы послужить ориентиром для молодого скрябиниста?

- Недавно скончался совершенно замечательный музыкант, профессор Гнесинской академии Игорь Владимирович Никонович. Мы с ним учились вместе, он занимался у Нейгауза и вовсе не был знаменитым пианистом, но был превосходным скрябинистом. Его знали во многих странах. Из ныне живущих я хотел бы отметить Владимира Мануиловича Троппа, профессора Московской консерватории, которого очень люблю. Евгений Михайлов, о котором я уже говорил и который является членом жюри нашего конкурса, прекрасно играет Скрябина (он выступал со скрябинской программой на открытии.) Думаю, что Петр Лаул тоже является замечательным скрябинистом. В общем, играйте на нашем конкурсе, и вы будете скрябинистами!

- Выходит, Конкурс имени Скрябина предназначен для того, чтобы растить скрябинистов, Конкурс имени Шопена пестует шопенистов, а Конкурс имени Чайковского обязан выдвинуть лучших исполнителей Чайковского?

- Не совсем так. Да, конкурсы Скрябина и Шопена существует для того, чтобы «плодить» скрябинистов и шопенистов. Но Конкурс Чайковского «плодит» универсальных музыкантов, и музыку Чайковского на нем играют не так уж много. Играют и Бетховена, и Листа, и Рахманинова, а на последнем конкурсе было введено новшество – концерт Моцарта (на чем большинство участников погорело, потому что Моцарта играть очень трудно). Моноконкурсы - такие как имени Бетховена, Моцарта, Скрябина, Шопена, Рахманинова - учреждены, конечно, для того, чтобы найти и показать музыкантов, которые прекрасно играют музыку какого-то одного конкретного композитора. Но это совсем не означает, что другую музыку они играют плохо, - ее они тоже играют хорошо. Победить на конкурсе - даже имени Скрябина, - будучи только скрябинистом, очень трудно. Для этого нужно быть и виртуозом, и классику знать, и, в конце концов, быть широко образованным человеком.

- Спасибо за беседу, Михаил Сергеевич.