Выявляя победителей, конкурсы одаряют главным – фирменным клеймом «лауреат». Но среди пианистов-лауреатов некоторые «первые премии» уже измочалились донельзя; иногда диву даешься: неужели вот этот пошляк когда-то обошел десяток достойнейших конкурентов, ставших действительно серьезными музыкантами?! Для них, «достойнейших» и «серьезных», и создал свой цикл директор Гнесинки Михаил Хохлов. Он поражает и смелостью, и качеством, и просветительской силой и, в итоге, необычайной притягательностью. Посещая концерты на Знаменке, можно заметить, как нелегко здесь играть свободомыслящим музыкантам – перед залом, полным суровых педагогов-профессионалов!

Андрей Коробейников. Силища и чистота

Этого «внука» Льва Наумова, окончившего Московскую консерваторию у его ученика Андрея Диева, помню со времен первого сольного концерта в Большом зале консерватории. В кулуарах высказывалось немало критики. Блюстители окаменелостей буквально шипели: «У него отсутствуют базовые понятия…». То есть, простите, как это? У отличника консерватории? Встретив в фойе самого Льва Николаевича, я задала ему вопрос о «базовых понятиях».

– Ну, знаете ли!.. – вдруг взорвался он. – Когда в искусстве говорят о чем-то «базовом», мне не представляется ничего другого, кроме американских военных баз на каких-то границах…

С тех пор Коробейников развился в еще более яркого, умного, своенравного до ершистости защитника собственных взглядов.

В Доме на Знаменке он играл Сонату си минор Шопена, «Вариации на тему Корелли» Рахманинова и Сонату си минор Листа (рояль «стейнвей»). Слушать его нелегко, салонному слуху здесь ничего не потрафит. Никакого вам «жемчуга по бархату». Мир Андрея не всегда уютен, до него еще надо достучаться – ничего удивительного, что он дважды (на XIII и XV конкурсах Чайковского) настроил против себя оторопевшее жюри.

В отличие от множества своих коллег, этот пианист не занимается самолюбованием. Ощущение такое, что на сцене он занят, можно сказать, миссией – преодолевает объективно существующую, враждебную человеку материю хаоса, своей волей обращая ее в гармонии. Не производя никаких разрушений, но испуская наступательные импульсы позитивной энергии. Перфекционистом его не назовешь: он часто пренебрегает привычными мелочами ради своей цельной устремленности – и это перевешивает все, более того, это в конце концов совершенно захватывает.

В Сонате Листа двери в его мир уже были совершенно распахнуты. Уверена, каждый в зале завидовал его безоглядности по отношению к известным эталонам. И каждый вспоминал, сколько раз приходилось решать для себя мучительный вопрос: пойти ли по пути Софроницкого, или Рахманинова, или Плетнева, или все же найти в себе смелость начать с голых немых нот, написанных на бумаге? Самому разгадать, зачем здесь эта длительность, лига, к чему пауза? Так, как это делает Коробейников, о чем он поведал во время беседы с Хохловым прямо на сцене после выступления. Таков формат этих концертов: одно большое отделение плюс разговор и ответы на вопросы из зала.

Вся искренность Андрея проявилась в его рассказе о самоощущении за роялем на концертах: «На сцене я самый чистый, самый умный (каким только могу быть. – Н.З.). С детства сцена для меня – это не место работы. Я сам себе на сцене удивляюсь. Думаю: «Неужели в тебе такая силища и чистота?»

Недаром зал во время его выступления казался слишком маленьким, а «стейнвей» – слишком хрупким, тесным для далеко идущих устремлений. Концертов у Коробейникова в Москве не так много – зато посмотрите, сколько на них публики, в основном молодой! Кто бы сомневался, что ей особенно хочется чего-то подлинного. Дети ХХI века требуют острых ощущений, просвета среди слишком уж густо прописанных истин.

Константин Лифшиц. Образ и монументальность.

Совершенно противоположное впечатление оставил Константин Лифшиц, легендарный питомец Гнесинки, который в 1994 году, в 17 лет, на школьном выпускном экзамене исполнил «Гольдберг-вариации» так, что о нем узнал весь мир.

Если Коробейников из неприветливой для него Москвы сбежал жить в Петербург, то Лифшиц обосновался в Швейцарии. С некоторых пор столица почему-то не приглашает его вообще. Видимо, предпочитает артистов с тавром на лбу – для афиши. Кроме того, в тренде парадная трескотня, столь чуждая этому сосредоточенному, вдумчивому пианисту.

Лифшиц выбрал сочинения композиторов английского Ренессанса Уильяма Бёрда и Джона Булла (конец XVI – начало XVII вв.; рояль «фациоли»); элегантнейшим образом стилизованные в том же духе «Вариации и фуга на тему Генделя» Брамса и… почти невероятно «подделанный» под вёрджинелистов этюд Листа «Блуждающие огни» – почти шуточный подарок мастера горячо принимавшей его аудитории.

В отличие от Коробейникова, он немного красовался, но как! Словно входя в образ увлеченного своей импровизацией творца Елизаветинской эпохи, полной потрясений, в том числе религиозных. Он не жалеет звука – по его мнению, звук вёрджинела был иногда очень громким. Но одно украшение решительно следует за другим, легкие гаммы порой невозможно отличить от глиссандо. А уверенный ритм отсчитывает ход времени в эпоху, когда у часов еще не было стрелок. Может, потому Лифшиц называет эту музыку «монументальной», почти зримо воссоздавая мало знакомый нам мир.

До конца года в «Игре без правил» предстанут Эдуард Кунц и Люка Дебарг.

На фото А. Коробейников, К. Лифшиц