Программа вечера объединила Концерт для скрипки и виолончели с оркестром Иоганнеса Брамса и российскую премьеру Третьей симфонии Николая Корндорфа для большого симфонического оркестра, хора мальчиков, мужского хора, фортепиано и чтеца.В первом случае это было эталонное исполнение Концертного симфонического оркестра Московской консерватории под управлением Анатолия Левина (солировали Айлен Притчин и Александр Бузлов) с непременными аплодисментами публики между частями. Но многие пришли из-за второго отделения – симфонии Корндорфа.

В недавно вышедшем консерваторском сборнике, посвященном Н. Корндорфу, опубликована его заметка о Лео Гинзбурге («Учитель музыки»). Вот некоторые ее фрагменты: «Хотя дирижерскую деятельность Лео Гинзбург никогда не оставлял (он вынужден был закончить ее только в связи с тяжелой болезнью) и в исполнении сочинений немецкого классического репертуара (Л. Бетховен, И. Брамс, А. Брукнер) был признанным авторитетом, все же главным направлением его деятельности была педагогика. Гинзбург исходил из того, что дирижерская техника – вещь исключительно индивидуальная, связанная с физической и, главное, психической конституцией дирижера, что не может существовать годной для всех единой общей техники дирижирования. Критериями хорошей техники были естественность, сила волевого посыла, ясность намерений, а отнюдь не красота движений и прочая внешняя атрибутика. Поэтому в техническом отношении его ученики такие разные, непохожие друг на друга. Будучи не только учителем дирижирования, сколько учителем Музыки, Гинзбург постоянно обращался к проблемам философии музыки». Вполне естественно, что программа концерта, посвященного Лео Гинзбургу, объединила музыку немецкого автора и консерваторского ученика по классу дирижирования.

Третья симфония создавалась Корндорфом в 1989 году, впервые была исполнена оркестром Большого театра под управлением Александра Лазарева в 1992-м во Франкфурте-на-Майне, и это событие стало одним из самых ярких впечатлений творческой жизни композитора. Прошло более четверти века, прежде чем симфония наконец удостоилась исполнения на родине композитора, в Москве. На сцене БЗК расположился грандиозный состав: симфонический оркестр студентов Московской консерватории, хор Московской консерватории в расширенном и камерном вариантах, детский хор «Весна» им. А.С. Пономарева, Михаил Турпанов (солирующее фортепиано), Константин Волостнов (партия органа) и Тарас Ясенков (партия чтеца). Дирижировал тот же Александр Лазарев (кстати, тоже ученик Лео Гинзбурга). Перед началом исполнения он процитировал одно из писем Корндорфа 1992 года. В нем композитор говорит о концепции сочинения, возникшей не до его воплощения, а уже постфактум. Он считает, что три части симфонии – это три попытки достичь рая (пусть и очень условного). Из них первые две он признает неудачными («либо сил не хватило, либо время не пришло»).

Вместе с тем Третья симфония – одно из самых сильных произведений Николая Корндорфа. Это музыка колоссальных контрастов; по мышлению это коллаж, где сталкиваются эпизоды, казалось бы, совершенно несовместимые в пределах одной партитуры. Вначале включаются на полную мощность ударные, поддержанные медью на фортиссимо, что производит впечатление звукового шока. Затем – нечто в духе знаменного распева, тонущего в ре-мажорном мареве, тихая обертоновая музыка. Хор поет одноголосную мелодию по обертонам, в этом есть что-то надмирно-природное. Типично корндорфовское: отзвуки колоколов и «райского» птичьего пения, какая-то нереальная красота… Затем мажор звучит все более уверенно и празднично, мощное крещендо, чуть ли не физическое ощущение ослепительного света, все превращается в некий сакральный обряд, perpetuum mobile которого, кажется, не остановить самому композитору. Наконец, дело доходит почти до начальной агрессии – и вдруг обрыв, катарсис, как бы удаленный перезвон и снова тихое пение…

Такая схема развития (крещендо – обрыв) потом повторялась множество раз (разбавленная кластерными фортепианными каденциями между частями), что дало повод некоторым профессионалам говорить о малоинтересной композиторской работе. Однако, думается, бесконечное повторение этой схемы органично соответствует идее недостижимости райских угодий. Во второй попытке (второй части) ломаное соло кларнета – явная аллюзия на «Бездну птиц» из мессиановского Квартета, и здесь чувствуется та же недостижимость.

Впрочем, выбранный принцип развития не всегда стопроцентно выдерживается: в конце второй части неожиданно возвращается все сметающий на своем пути материал вступления первой, ударные перекрывают весь оркестр.

Третья попытка достижения рая в финале симфонии (по Корндорфу, так или иначе состоявшаяся) решена по-другому не с точки зрения драматургии, а прежде всего, с точки зрения перераспределения ролей оркестра и хора и выхода в новое пространство в прямом смысле слова. Хор здесь задействован в гораздо большей степени и разнообразнее, чем в предыдущих частях, – вплоть до кластеров, правда, вписывающихся в тональность. В какой-то момент вся аудитория оборачивается назад: со второго амфитеатра семь труб (семь ангелов) вострубили одновременно, и Александру Лазареву пришлось дирижировать и галеркой, и сценой, стремящимися слиться в экстазе.

Без преувеличения масштаб Третьей симфонии Корндорфа сопоставим со скрябинской «Мистерией» и, кстати, после блестящего исполнения симфонии неслучайно было такое ощущение, что в отдельно взятом пространстве БЗК все принципиально изменилось.

На фото – А. Лазарев