Два года назад, когда Римас Туминас дебютировал в Большом «Катериной Измайловой» Д. Шостаковича, мнения о его работе разделились. Многими тот спектакль был воспринят как событие и как первая настоящая удача «пришельца» из драмы на Исторической сцене. Противоположные мнения встречались значительно реже. «Катерину» даже выдвигали на «Золотую маску» (правда, в итоге не наградили ни в одной из номинаций). Потом последовали полуудачные «Эдип» И. Стравинского и «Замок герцога Синяя борода» Б. Бартока на сцене Музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко. И вот уважаемому мэтру доверили новую постановку «Пиковой дамы» – опять на Исторической сцене Большого. И мнения снова разделились. Только теперь уже те, кто считает (или делает вид, что считает) спектакль удачей, оказались в явном меньшинстве.

В нынешнем сезоне, кстати, это третья новая «Пиковая» в Москве (если считать также и иммерсивный вариант от компании Altrulion). А для Большого – третья в текущем столетии-тысячелетии. Любопытно, что и две предыдущие постановки тоже делались драматическими режиссерами. Пожалуй, наиболее удачной из них была первая, осуществленная в 2007 году на Новой сцене Валерием Фокиным и прошедшая более тридцати раз. В 2015-м на Историческую сцену спикировала давняя, еще конца 90-х годов, постановка Льва Додина, удостоившаяся на парижской премьере довольно громкого «буканья» в адрес режиссера (впрочем, парижане постепенно к ней привыкли, и спектакль на сцене Оперы Бастилии неоднократно возобновляли). Зачем понадобилось спустя столько лет импортировать в Большой сей продукт «второй свежести», никто так толком и не понял. Тем более что к этому времени сумасшедшие дома на сцене (а именно там и происходило действие додинской «Пиковой») изрядно поднадоели даже и в России. Спектакль прошел десять раз, встретил ледяной прием и в том же году тихо исчез с афиш. А театр стал подумывать о новой сценической версии оперы Чайковского, при этом почему-то выведя за скобки те режиссерские имена, что могли бы сделать ее настоящим событием (прежде всего, Дмитрия Чернякова, которому, кстати, предстоит через пару лет поставить «Пиковую» в Парижской Опере). В конце концов выбор пал на Римаса Туминаса.

В «Катерине Измайловой» – кто бы как к ней ни относился – режиссер, несомненно, был хозяином положения. В «Пиковой» все произошло с точностью до наоборот, что, похоже, осознал и сам мастер, заявивший на брифинге накануне премьеры, что «никакой концепции, никакой трактовки, никакого решения здесь нет; вы ничего не увидите в этой опере». Входил, впрочем, он в эту работу с совершенно другими мыслями, что нашло отражение в премьерном буклете, оказавшемся, помимо прочих своих достоинств, еще и крайне любопытным документом, свидетельствующим о том, что могло быть, если бы…

Если бы что? В данном случае правильный ответ: если бы это была не опера. Ведь сказал же сам Туминас, что, с его точки зрения, либретто Модеста Чайковского вполне можно было бы поставить в драме. И наверняка спектакль в возглавляемом им Театре им. Вахтангова, базирующийся на идеях, высказанных режиссером в буклете, мог бы получиться очень интересным. Но мастер имел дело именно с оперой, да еще и на сцене Большого. И у него не оказалось в арсенале инструментария, с помощью которого эти идеи смогли бы воплотиться в сценические образы в данных предлагаемых обстоятельствах. В итоге мы отчетливо видим, что делали сценограф Адомас Яцовскис, художник по костюмам Мария Данилова и, конечно, режиссер-хореограф Анджелика Холина, взявшая на себя едва ли не основную часть работы с актерами и хором. Пластическое решение в ряде сцен выглядит излишне гротескно и не всегда хоть как-то связано с музыкой, но его видно даже невооруженным глазом. А вот присутствие в спектакле самого Римаса Туминаса почти что и не просматривается.

Причин, по которым спектакль имел мало шансов на успех, несколько. Помимо того, о чем уже говорилось выше, надо назвать еще и фатальное несходство темпераментов режиссера и композитора. Говоря словами Пушкина, «волна и камень, стихи и проза, лед и пламень не столь различны меж собой». Чайковский свою «Пиковую» писал, что называется, кровью сердца. Туминас же смотрит на его оперу и ее героев чересчур отстраненно, чтобы не сказать флегматично. И его идеи куда в большей степени инспирированы либретто, нежели партитурой. Возможно, еще и поэтому они в спектакле почти и не прочитываются.

Впрочем, особых формальных расхождений с авторским замыслом здесь также не наблюдается, а потому спектакль по большому счету никого не раздражает и не «оскорбляет». Но и эмоционального отклика он не вызывает. Получилось, что называется, ни вашим, ни нашим. Любители традиционных «классических» постановок будут разочарованы отсутствием любезных их сердцам открыточных видов Летнего сада, роскоши дворцовых интерьеров, узнаваемой Зимней канавки и тому подобного. Приверженцы театрального радикализма вообще не найдут здесь предмета для обсуждения. Но и тем, кто предпочитает некий средний путь, будет ощутимо не хватать внятности режиссерского месседжа и проработанности ролей.

«Наш стиль – строгая условность», – провозгласил режиссер в буклете, и с этим не поспоришь: что есть, то есть. Однако любая условность – строгая или не очень – есть лишь рама для картины, или одно из правил игры. В эту же раму можно с равным успехом поместить едва ли не любую «картину». Что же касается «игры», то ее-то как раз и нет или она и впрямь, в соответствии со словами Чекалинского в самом начале оперы, «кончилась вчера», по большому счету даже и не начавшись…

Разочаровал во многом и Туган Сохиев, которому Чайковский вроде бы должен быть близок. Мы помним замечательную «Орлеанскую деву», с которой начался его путь в Большом. Но то ли дело в формате концертного исполнения, где дирижер – центральная фигура, то ли в ином характере самого материала, то ли в том, что на тот момент Сохиев еще не успел ощутить на себе в полной мере груз стен и традиций Большого, ко многому обязывающих, но также способных многое и парализовать. В его «Пиковой даме» преобладают такие совсем уж чуждые этому произведению качества, как «умеренность и аккуратность» (так же, впрочем, было и в «Катерине Измайловой»). Временами, правда, в его трактовке возникали вдруг всполохи живого чувства, и музыка начинала дышать, но этого хватало лишь ненадолго. Те же моменты в партитуре, что должны бы вызывать у слушателя мурашки, звучали по большей части формально. Да и отношение маэстро к певцам едва ли можно было назвать особо чутким и внимательным – притом что они-то со своей стороны буквально глаз с него не сводили, адресуя пылкие признания и объяснения почти исключительно дирижерскому пульту. 

Кастинг в целом не назовешь провальным, но и сказать, что в премьерных спектаклях было много певцов, способных, как говорится, взять все на себя и обеспечить успех несмотря ни на что, будет явным преувеличением. А ведь именно на таких исполнителях и держалась много лет архаичная «Пиковая» образца 40-х годов, поставленная некогда Леонидом Баратовым (с роскошной сценографией Владимира Дмитриева) и подновленная затем Борисом Покровским. И когда из спектакля ушли яркие артистические личности – как, например, Владимир Атлантов или Владислав Пьявко в роли Германа, – он стал совсем уж нестерпимо отдавать нафталином. Лишь периодические появления Елены Образцовой в роли Графини напоминали о былом…

В качестве первого премьерного Германа ныне дебютировал Юсиф Эйвазов, от которого в этой роли вряд ли кто-то ждал откровений. То, что он продемонстрировал, можно в лучшем случае назвать лишь обнадеживающей заявкой на будущее. Иными словами, Эйвазов дал понять, что из него может в перспективе получиться Герман. Его голос, в итальянском репертуаре казавшийся сильным и резким, в Германе вдруг обнаружил неожиданный лиризм, и как раз драматические кульминации удавались ему менее всего. Впрочем, верхние ноты звучали легко и непринужденно, а арию «Что наша жизнь» Эйвазов спел в оригинальном си мажоре, чего давненько не доводилось слышать на этой сцене!..

И все же на данный момент большее впечатление производит второй Герман, Олег Долгов, у которого партия сделана и впета не в пример лучше, да и по части выразительности он дает Эйвазову ощутимую фору. Единственно, харизмы ему несколько не хватает, и голос в масштабах Исторической сцены не всегда звучит уверенно.

Харизмы не хватает и обеим Лизам, притом что и у Анны Нечаевой, и у Евгении Муравьевой в этой партии имеется масса достоинств. Нечаева поет качественно, но вместе с тем несколько холодновато, чему способствует и сам тембр ее голоса. У Муравьевой голос гораздо теплее и красочнее, но вот необходимого здесь драматизма ему заметно не хватает.

Настоящая харизма была у двоих: Ларисы Дядьковой – единственной Графини первого премьерного блока (кстати, в этой «Пиковой» она оказалась гораздо органичнее, нежели в додинской) – и Василия Ладюка, непревзойденного на сегодняшний день исполнителя партии Елецкого, почему-то оказавшегося во втором составе. Но хорош был и Елецкий первого состава – Игорь Головатенко. Среди других надо особо выделить Томского – Геворга Акобяна. Стоит также отметить Олесю Петрову (Полина) и Альбину Латипову (Прилепа).

…Надолго ли поселилась в Большом эта «Пиковая»? Позволю себе усомниться. Но угадать сейчас, что придет ей на смену, весьма затруднительно. Не исключено, что наконец появится авторская версия кого-то из оперных режиссеров первого ряда. Возможно и другое: идя навстречу «пожеланиям трудящихся», театр восстановит старую «Пиковую» Баратова – Дмитриева. К живому театру это вряд ли будет иметь какое-либо отношение, однако при нынешнем консервативном тренде подобный сценарий выглядит наиболее вероятным.

На снимке: И. Головатенко – Елецкий, А. Нечаева – Лиза, В. Почапский – Сурин, Р. Муравицкий – Чекалинский, Л. Дядькова – Графиня, Г. Акобян – Томский, Ю. Эйвазов – Герман

Фото Дамира Юсупова /Большой театр