Государственный академический симфонический оркестр России им. Е.Ф. Светланова открыл сезон в главном концертном зале Москвы программой, которую его художественный руководитель Владимир Юровский назвал манифестом. «Мы решили построить программу так, чтобы она отражала Госоркестр сегодня», – объяснил Юровский публике. Причем произведения следовали в обратном хронологическом порядке: сначала российская премьера композиции Владимира Тарнопольского «Дыхание исчерпанного времени» (1994), затем – Второй концерт для скрипки с оркестром (1938) Белы Бартока и Первая симфония (1895) Сергея Рахманинова. «Хороший оркестр тот, который играет всякую музыку, – считал Светланов. – Нельзя ограничиваться каким-то одним стилем или направлением». Сам отчасти композитор, ученик Ю.А. Шапорина и М.Ф. Гнесина, Евгений Федорович был одним из прогрессивно мыслящих дирижеров своего времени, включая в афиши концертов российские премьеры опусов Антона Веберна, Пауля Хиндемита, Оливье Мессиана. Владимир Юровский пообещал продолжить эту линию и к 80-летию Госоркестра, которое будет отмечаться в 2016 году, исполнить 80 премьер (это «программа максимум»). Премьера «Дыхания…» – первая в этом ряду.

С самого начала Юровский попросил публику о сотрудничестве, то есть откашляться всем сразу, здесь и сейчас и больше не нарушать тишину – в акустике Большого зала слышен каждый шорох. Особенно это мешало бы восприятию сочинения Владимира Тарнопольского, где эфемерная музыкальная ткань рождается из едва заметного шума и олицетворяет дыхание времени как живого существа. Что-то в этом было от миросозерцания Софии Губайдулиной, в музыке которой и время, и дыхание играют особую роль. Вот как сам Тарнопольский комментирует концепцию своего опуса: «Дыхание является одним из главных прообразов музыки. Это первый знак жизни и ее же последний жест. Время тоже имеет свое дыхание, гигантские фазы которого мы не в состоянии постигнуть. И сегодня кажется, что какой-то важный его период исчерпан. В «Дыхании исчерпанного времени», опираясь на бесконечный волновой ритм нарастаний и спадов, я хотел выйти за пределы возможностей чисто синтаксического понимания формы, и идея дыхания стала для меня альтернативой классическим «тектонически-строительным» принципам. Основой этого сочинения стал не столько структурно оформленный музыкальный материал, сколько сама непрерывно формующаяся звуковая материя. Возникновение и истаивание звуков, их сплавление и конденсация определяют течение формы. В этой пьесе я пытался мыслить музыкальное время как «медленное время». Я представлял себе ее как звучащую метафору гигантского «Соляриса» Андрея Тарковского».

«Дыхание исчерпанного времени» концептуально продолжает опус того же автора 1990 года «Отзвуки ушедшего дня» по Джеймсу Джойсу (где тема времени всплывает в его музыке, кажется, впервые), с другой стороны, прокладывает новые пути. Юровский, правда, считает, что времени на рубеже веков скорее идут эпитеты «утомленное», «истощенное», а никак не «исчерпанное». Так или иначе все эти определения не относятся к самой музыке «Дыхания…», которая спустя более чем два десятилетия слушается свежо и представляет собой редкий образец красоты в современном понимании, развивающей эстетику Дьёрдя Лигети, Эдисона Денисова. Неологизм Тарнопольского «хаосмос» (сочетание слов «хаос» и «космос») во многом отражает ее суть.

Если пытаться перевести музыку Тарнопольского на вербальный язык, то это колоссальные звуковые волны, рождающиеся как бы помимо воли композитора и неизбежно увлекающие за собой публику в этот самый хаосмос. Это музыка тончайших лигетиевских трансформаций, полиритмических пульсаций как бы живого, пантеистически одушевленного пространства/времени. Время дышит, наполняя и опустошая свои гигантские легкие сразу в нескольких измерениях, демонстрируя многомерность, полифонию пластов.

«Дыхание исчерпанного времени» написано по заказу Оркестра Баварского радио для IV Мюнхенской биеннале, где Тарнопольский был назван «открытием фестиваля». В 2001 году композиция получила приз ЮНЕСКО, также исполнялась и транслировалась по радио в Европе и за ее пределами. Для России это сочинение стало открытием только теперь. В исполнении ГАСО привлекают детальная выстроенность звучания оркестра, интеллектуализм, чувствуется широкий кругозор дирижера в области современной музыки.

Затем на сцену вышла блистательная швейцарская скрипачка и по совместительству композитор Патриция Копачинская – она солировала во Втором скрипичном концерте Белы Бартока, известном своей запредельной виртуозностью и возрождением стиля вербункош. У Копачинской особый вкус к исполнению музыки ХХ–ХХI вв., и, кстати, помимо прочего, известны ее интерпретации сочинений композиторов с территории бывшего СССР – Галины Уствольской, Софии Губайдулиной, Тиграна Мансуряна, Николая Корндорфа, Дмитрия Смирнова, Фараджа Караева, Ивана Соколова. Она играет по-композиторски, ее интерпретациям свойственны ясность и масштабность мышления, почти дьявольский темперамент и при этом благородство лирики, совершенство звукоизвлечения, тончайшие градации темброзвука, богатство интонирования и многообразие приемов… И, главное, полнейшая свобода самовыражения. Кажется, для Патриции технических проблем просто не существует, впрочем, как и для сопровождавшего ее оркестра. Внимание публики было приковано к солистке еще и за счет чисто внешних вещей: она была в оригинальном алом платье и выступала босиком, что на сцене цитадели академизма – смелый жест. Реакция зала была настолько впечатляющей, что ей пришлось сыграть бис с концертмейстером ГАСО Сергеем Гиршенко – «Дуэт» Дьёрдя Лигети.

Во второй части вечера Юровский решил вспомнить Первую симфонию С.В. Рахманинова – ту самую, которую постиг катастрофический провал на премьере в Петербурге 15 марта 1897 года не в последнюю очередь из-за флегматичного исполнения А.К. Глазунова. Молодой Рахманинов, будучи человеком честолюбивым и горячим, уничтожил партитуру и впал в тяжелую депрессию, но в годы Великой Отечественной войны симфонию удалось восстановить по оркестровым партиям, случайно найденным в библиотеке Ленинградской консерватории. Спустя почти полвека после премьеры, 17 октября 1945 года симфония была исполнена в Москве, в БЗК, Государственным симфоническим оркестром СССР под управлением Александра Гаука (а в 1947-м была издана партитура в его редакции). По мнению Юровского, это исполнение тоже не было удачным. И вот по прошествии 70 лет на той же сцене Большого зала консерватории нынешний Госоркестр сыграл Первую симфонию на пределе возможностей композиторского текста, с ощущением контекста, культуры и стиля, но некоторую аморфность рахманиновской формы все же не удалось до конца преодолеть.

На фото П. Копачинская, В. Юровский, ГАСО. Фото Веры Журавлёвой