– «Онегин» в постановке Андрия Жолдака, получивший "Золотую маску", и «Трубадур» Дмитрия Чернякова – постановка, которой еще предстоит поучаствовать в главном российском театральном фестивале. Насколько вы породнились с этими спектаклями? К эскападам «Онегина» привыкли?

– «Привык» – правильное слово. Пауза, которую мы выдержали со спектаклем Жолдака, пошла ему на пользу. Андрий убрал много лишнего, больше вслушался в музыку. Постановка стала мне ближе, я увидел ее по-другому. А у меня было много возможностей сравнить ее с другими версиями оперы, которые доводилось либо дирижировать, либо слушать из зрительного зала. В этом спектакле есть театр – интересный, настоящий. Я рад, что судьба подарила мне встречу с таким режиссером, как Жолдак. Но не хочу забывать и о встречах с Андреем Могучим, поставившим «Царскую невесту» Римского-Корсакова, из общения с которым вынес очень много.

– Что вам как музыканту открыл этот новый и радикальный «Евгений Онегин»?

– Я слишком хорошо знаю «Онегина», это моя самая любимая опера, и если говорить о ее музыкальной интерпретации, то эталон, на котором я воспитан, это спектакль Юрия Темирканова, поставленный маэстро в 1982 году в Мариинском (тогда Кировском) театре. У меня есть свое стойкое представление об «Онегине», и его очень сложно изменить. В контексте же многих других версий, которые я дирижировал или слушал и смотрел, спектакль Жолдака отличается особой яркостью.

– Но он продолжает вызывать ожесточенные споры, у этого спектакля противников едва ли не больше, чем сторонников. Если бы у вас стали допытываться те, кто не принял столь смелый взгляд на хрестоматийную оперу, ради чего все это было затеяно, что бы вы им ответили?

– Я стараюсь не вступать в дискуссии с такими людьми. Да, у спектакля много противников, но много и сторонников. Недавно я посмотрел премьеру драматического спектакля Жолдака в БДТ, после которого понял, насколько тяжело ему было работать со мной над «Онегиным». У нас чуть ли не до драк иногда доходило (в творческом, конечно, плане). Режиссеру пришлось перешагнуть через себя, сделать над собой колоссальное усилие, особенно в тот момент, когда начались оркестровые репетиции и ему сказали, что отныне он должен замолчать, уступив дирижеру (у него, по-моему, начались страшные «ломки» в этот момент). Я невероятно счастлив оттого, что был свидетелем рождения этого спектакля в творческих муках. Сегодня большинство постановок делается очень спокойно, без особого напряжения, но и результат нередко получается неинтересным. А здесь были споры, поэтому для меня спектакль стал горячо любимым. Я принял даже такой внесенный режиссером момент, как повторение вступления к опере после финального восклицания «Позор! Тоска! О, жалкий жребий мой!» Меня многие ругали за то, что я это позволил, но мне это все больше и больше нравится. В этом есть своя логика.

– Почему такие спектакли при всей их зашкаливающей спорности все же должны появляться в оперном театре? Что они дают зрителю?

– Не примите за прямую аналогию, но человеку, который «подсажен» на «Трансформеров», тяжело будет смотреть Бунюэля. Театр должен давать зрителю возможность сравнивать. Конечно, у нас нет таких ресурсов, как у Мариинского, чтобы показывать сразу разные версии «Онегина», у нас только одна сцена. Я знаю, что спектакль Жолдака пользуется большим спросом у студентов, они открывают для себя в нем что-то новое. Поэму Пушкина ведь мало кто по-настоящему читал, нам только кажется, что все ее знают, – эта история многим кажется изначально скучной. Но, я думаю, те, кто увидит нашего Онегина, скорее всего, захотят перечитать Пушкина и поставить свою голову на место.

– А как у вас сложились отношения с «Трубадуром» Дмитрия Чернякова? Судя по динамичности исполнения летней серии спектаклей, очень хорошо.

– Более профессионально подготовленного режиссера, знающего, что он делает, я не встречал среди оперных режиссеров. Мне было очень интересно наблюдать, как он работает. Я приходил на фортепианные репетиции «Трубадура», Дмитрий после этих репетиций со своим ассистентом готовился к премьере «Парсифаля» в Берлинской Штаатсопер – они не только тщательно работали с клавиром, но и записи слушали. Надеюсь, что мы вместе примем участие в постановке оперы «Князь Игорь» в Амстердаме.

– То есть в вашем лице современные режиссеры нашли поддержку?

– Очень важно, чтобы дирижер принимал участие в подготовке нового спектакля наравне с режиссером, для чего он должен приезжать не «накануне», а заблаговременно узнать подробности, которые подготовил режиссер, чтобы избежать недоразумений и скандалов. Режиссеры любят находить интересные смысловые акценты, но иногда в силу недостаточной музыкальной образованности могут предложить акцент не в то время. Я говорю им: «Давайте чуть-чуть потерпим и через пару секунд поставим его – он будет выглядеть намного ярче». С режиссерами можно и нужно договариваться…

Фото Светланы Тарловой