С момента, когда симфонический оркестр Москвы «Русская филармония» возглавил Дмитрий Юровский, минуло уже шесть лет, и за это время коллектив совершил значительный качественный рывок, фактически став одним из лучших в столице. К сожалению, в прошедшем сезоне его программы состояли главным образом из сверхпопулярных хитов, а вот серьезных и незаигранных произведений ощутимо не хватало.

Причина в общем-то простая: оркестр по большей части существует на самоокупаемости, серьезные программы в Доме музыки (где он базируется) продаются хуже. Зато в конце сезона, благодаря приглашению двух фестивалей, «Русской филармонии» удалось «отыграться», представив под управлением своего шефа две не слишком часто звучащие симфонии Шостаковича и в придачу две мировые премьеры.

Первый из вечеров, прошедший в рамках фестиваля Vivarte во Врубелевском зале Третьяковской галереи, включал в себя Четырнадцатую симфонию (солисты Любовь Стучевская и Максим Михайлов) и свеженаписанный Концерт для альта и струнного оркестра Петериса Васкса (солист Максим Рысанов). Характер самих сочинений и «обстоятельства места» определили его сравнительно камерный формат. Второй вечер – в Большом зале консерватории – был гораздо масштабнее. Он открыл фестиваль «Евгений Евтушенко в симфонической музыке» (его программу еще успел составить сам поэт). В первом отделении прозвучала Тринадцатая симфония Шостаковича, во втором состоялась мировая премьера оратории «Страсти по корриде» Лоры Квинт.

Тринадцатая симфония («Бабий Яр»), первое исполнение которой в 1962 году власти различными способами пытались сорвать, и сегодня исполняется редко. Одна из причин заключается как раз в стихах Евтушенко. С встречающимися нередко пренебрежительными оценками творчества поэта в целом трудно согласиться, но едва ли оспорим тот факт, что далеко не все им написанное равноценно по качеству, о чем свидетельствуют и тексты, положенные в основу Тринадцатой симфонии. Кроме того, кое-что в этих стихах сегодня выглядит несколько наивно, а то и курьезно. Шестидесятнический пафос противопоставления «великих идей» и их «искажения» давным-давно себя дискредитировал, а «исторический оптимизм» оказался по меньшей мере преждевременным. Но многое не устарело и сегодня. Прежде всего – тема антисемитизма, что вряд ли потеряет актуальность в обозримом будущем. Или «Страхи» (название IV части симфонии и соответствующего стихотворения), которым тогда, в начале 60-х, Евтушенко явно поспешил пропеть «отходную». Да и тема карьеризма злободневна ныне, как никогда. И если в самом тексте что-то порой кажется чересчур плакатным или прямолинейным, музыка Шостаковича переводит все в иное измерение.

Представленную в тот вечер интерпретацию Тринадцатой симфонии я бы уверенно назвал в числе лучших, какие доводилось слышать в посткондрашинскую эпоху. И здесь заслуга не только дирижера и оркестра, но и солиста.

Дмитрий Юровский явил не просто мастерство высочайшей пробы и соответствующий музыкантский масштаб, но и глубочайшее понимание драматургии этой музыки (во многом унаследованное от отца, Михаила Юровского, по праву считающегося сегодня одним из ведущих в мире специалистов по Шостаковичу), понимание внутренней связи отдельных частей, на первый взгляд, не всегда очевидной.

Петру Мигунову – едва ли не единственному из исполнителей Тринадцатой симфонии за время ее существования – удалось найти то «золотое сечение», когда все и вся выпевается, а столь важная здесь четкость и выразительность слова вполне достигается и без перехода на откровенную декламацию.

В «Страстях по корриде» Лоры Квинт, прозвучавших во втором отделении, к Мигунову присоединилась целая группа превосходных солистов, включавшая в том числе четверых геликоновцев – Ларису Костюк, Ксению Вязникову, Василия Ефимова и Михаила Давыдова – и Надежду Гулицкую, хорошо знакомую москвичам по концертам старшего из братьев Юровских. В исполнении также принял участие Камерный хор Московской консерватории под руководством Александра Соловьева. Стихотворные тексты экспрессивно и очень музыкально читал Владимир Скворцов. Исполнение в целом оказалось более чем достойным. Юровский выжал из партитуры Квинт, кажется, максимум возможного.

В музыкальном плане оратория отнюдь не безынтересна. В даровании Лоре Квинт, безусловно, не откажешь. В ее «Страстях» есть и яркие мелодические моменты, и по-настоящему выразительные страницы. Другой вопрос, что партитура все же несколько пестровата, включает в себя не только стилизованную «испанщину», но также и пафосность в духе советской песенности.

Так или иначе сочинение это имеет неплохие шансы сделаться репертуарным – как в силу броскости и доступности музыкального языка, так и благодаря одному из трендов нашего времени, когда движение защитников животных, выступающих в том числе и за запрет корриды, ширится и набирает обороты во всем мире. (Хотя «корридоборчество» Евтушенко, отождествляющего корриду исключительно с жестокостью и насилием, все же несколько гиперболизировано.) Но если оратория и вправду будет жить, записываться и издаваться, автору стоило бы исправить некоторую, мягко говоря, некорректность названия (словосочетание «Страсти по…» применимо лишь к произведениям, написанным на евангельские тексты, и не след употреблять его, когда имеются в виду «страсти-мордасти»). Почему бы просто не вернуться к исходному названию «Коррида», что дал стихотворному циклу, положенному в основу оратории, сам Евтушенко?..

На фото Л. Квинт и Д. Юровский после премьеры «Страстей по корриде»

Фото Ольги Гридиной