В моде ли еще фортепиано? Этот дорогущий, громоздкий инструмент, учиться на котором надо ежедневно и с малолетства. К тому же он требует услуг настройщика.  А в конце концов с трудом поддается утилизации.

Однажды, в начале этого века, композитор Владимир Мартынов в ужасе рассказывал, что видел по телевизору сюжет о человеке новой профессии – уничтожителе роялей. К его услугам прибегали те, кому королевский инструмент, занимающий полкомнаты, вдруг становился в тягость – ведь пятидесятые годы, когда советские семьи поголовно тащили детей в музыкальные школы и обзаводились хотя бы скромным пианино «Красный Октябрь», были давно позади. Продать старые рояли и пианино стало практически невозможно, их со вздохом облегчения отдавали за самовывоз.

Убийца королевских инструментов за приличную мзду рубил их на месте (порой где-нибудь на 12-м этаже) и выносил обломки из квартиры. Жаловался, что при демонтаже особую опасность представляют струны: когда их перекусываешь, можно лишиться глаза. Еще бы: так и представляешь себе, как с воем взвивается возмущенная стальная спираль!

Рассказ произвел столь жуткое впечатление, что я еще больше полюбила героических музыкантов, выбирающих тяжелый путь концертирующего пианиста. Стараюсь не пропускать филармонические концерты абонементов «Молодые таланты» и «Звезды XXI века» в Концертном зале им. Чайковского. Они недаром пользуются большим успехом у публики: приятно поддержать молодых музыкантов, стать свидетелем того, как восходит новая поросль, сравнивать, чем она отличается от прежних поколений, уходящих в легенды.

Некоторые впечатления этой осени таковы.

ЖЕЛЕЗНЫЙ ПЕТР ИЛЬИЧ

Дмитрий Майборода. Чайковский, Концерт № 1 для фортепиано с оркестром. КЗЧ

Дмитрий Майборода (абонемент «Молодые таланты») с отличием окончил Центральную музыкальную школу при Московской консерватории и консерваторию в классе профессора Валерия Пясецкого. С 2016 года учится в Мюнхенской высшей школе музыки и театра у профессора Адриана Отикера. Лауреат невероятного количества конкурсов. Многие помнят его как победителя «Щелкунчика-2005».

Знаменитость, красавец, опытный, мастеровитый солист. Быстрые громкие октавы даются ему без труда. Он уверен в себе; часто в его манере проскакивает даже щеголеватая небрежность. Хотя с самого начала у него подозрительная педаль – удивительно, как пианист такого класса, нагромоздив плотный пассаж, не слышит, что, сняв с клавиатуры руки, он оставляет витать над ней темное облачко уже никому не нужных звуков.

Авторитарный стиль Майбороды – не беда. Хуже, что ему нигде не удалось повести за собой оркестр (ГАСО им. Е.Ф. Светланова под достойным управлением Мариуса Стравинского), – для этого пианисту не хватает яркой индивидуальности, разнообразия звучания, которым можно было бы увлечь и дирижера, и оркестрантов. Они, бедные, едва поспевали за бойким солистом, и за сорок минут музыки не прозвучало ни одного «теплого» фрагмента – было утрачено все, за что мы любим Чайковского. Правда, ближе к концу второй части появились некоторые проблески человечности. Но все же и здесь все затмили четкие ровные трели. В начале трудного финала Майборода шутя справился со всеми головоломными преградами. Дирижеру даже не пришлось где-либо придерживать темп.

Громобойный концерт вызвал шквал аплодисментов, и Майборода добавил бис соль-мажорную Прелюдию № 5, соч. 32 Рахманинова, которая целебно легла на настроение зала.

Как бы посоветовать солисту при его-то талантах засесть за инструмент подальше от «шумного бала» и пересмотреть Чайковского, включив голову, с первой до последней ноты? Опасение вызывает прагматизм, убивающий целое поколение феноменально одаренных, трудолюбивых музыкантов. Вина ли это педагогов, лавины конкурсов, неумолимой быстротечности жизни? Или самих исполнителей, погоняемых не только жаждой славы (это не возбраняется), но и материальными интересами?

К слову вспомнила, как года полтора назад слушала Майбороду на мастер-классе Байрона Джениса, последнего живущего ученика Розины Левиной. И как молодой пианист тогда поразил неумением связать в лигу четыре звука, чего упорно добивался от него носитель подлинной русской школы пианизма. Казалось бы, так просто!

…И куда все девается?

НА ДОЛГОМ ДЫХАНИИ

Юрий Фаворин. Бетховен, Концерт № 2 для фортепиано с оркестром. КЗЧ

Можно только порадоваться, что Фаворина из «Молодых талантов» быстро «перевели» в «Звезды XXI века». Соответственно статусу цикла народу на этот концерт собралось еще больше, и в фойе наблюдалась давка.

Бетховенский концерт, предваренный воодушевленным исполнением увертюры «Кориолан» (ГАСО, дирижер Валентин Урюпин), очень подходит Фаворину, уверенному, но не агрессивному, обладающему на редкость приятным туше узнаваемой окраски (редкость!). И даже на piano, будьте уверены, у него не пропадет ни ноты. У него феноменально ровные не стучащие гаммы, нигде, однако, не переходящие в квазиглиссандо (некоторые пианисты в своем техническом совершенстве дошли уже и до этого!), он идеально ритмичен, четок и в то же время гибок. 

Приятно было ощущать, что ты наконец не в цирке.

Приходишь в восторг от ясности интуитивной фаворинской логики, от осмысленности в построении каждой фразы. Как самостоятельное кредо прозвучала обширная каденция первой части. Так же убедителен он был в философско-раздумчивом Adagio. Пианист умеет тянуть фразу долго, упиваясь сам и заставляя наслаждаться ею публику, – не у каждого исполнителя хватает на это «дыхания».

В финале он ничуть не кичился своей блистательной техникой (довелось слышать его и в ошеломительно-виртуозной программе в БЗК), не выпячивал ее, а его теплый звук придал этой почти еще моцартовской музыке особую доверительность. Какое светлое мироощущение удалось ему передать! И нигде ни разу он не продемонстрировал вызывающего своенравия. Не знаю, был ли еще такой интересный ученик у Михаила Воскресенского.

На бис прозвучала одна из пяти «Картин настроений» Рихарда Штрауса, играемых им в последнее время. Это тонкое, стильное исполнение – стимул пойти и послушать весь цикл. У Фаворина сейчас самые любопытные сольные программы в Москве. И пропускать их не стоит.

ПИАНИСТ МИРОВОГО МАСШТАБА

Андрей Гугнин. Шопен, Концерт № 1 для фортепиано с оркестром. КЗЧ

Еще одна «звезда XXI века» по полному праву.

Не так давно меня грызли мысли: кто первый прорвется на поле Шопена, густо унавоженное творчеством самодовольных пошляков? Недаром же Вера Васильевна Горностаева как-то заявила в запале, что Шопена надо запретить лет на десять, до того он весь запилен.

Но вот – ее ученик, которым она, наряду с другим, Вадимом Холоденко, так гордилась. Гугнин впервые за долгие годы возродил, казалось бы, давно забытое мягкое, пластичное, но не салонное звучание. Каждый раз на варшавском Конкурсе им. Шопена стоит один и тот же вопрос: где «шопеновский» звук? Да вот же он – нашелся у нас, в Московской филармонии! Благодаря ему гугнинский Шопен становится первозданным, дышащим, живым, но в то же время опасно хрупким – ему трудно выжить в нашем грубом мире.

Пианист же почти нигде не прибегнул к утрированному «эффектному» форте, каким сплошь и рядом мучают нас исполнители, чтобы поразить воображение неискушенной части публики. Так что в данном случае можно сказать спасибо оркестру (ГАСО, дирижер Александр Соловьев) за то, что играл хотя бы рутинным образом и не слишком мешал.

В медленной части солист неотрывно смотрел на дирижера. Может быть, к нам наконец вернется культура, при которой оркестр и солист по-настоящему слушают друг друга, наслаждаясь музицированием и заражая этим ощущением весь зал?

Тема финала у Гугнина сразу зазвенела с тем неизъяснимым изяществом, которое Шопену чудом удавалось вложить в грубоватые народные ритмы.

Я даже размечталась, чтобы художественный руководитель ГАСО Владимир Юровский, каждый раз умеющий точно объяснить оркестрантам их высокую миссию (от чего они, в отличие от данного случая, играют с ним замечательно), когда-нибудь исполнил концептуальную польскую программу патриотического наполнения и пригласил солировать именно Гугнина, легко управляющего непростыми шопеновскими материями.

На бис в тот вечер прозвучал ля-бемоль-мажорный Этюд № 1, соч. 25 Шопена. Жаль, что публика, заполнившая зал до отказа, не вызвала Андрея на бис еще четыре-пять раз, как это сделали бы в любом крупном зале Европы. Тем более что он с бесподобной музыкальностью играет, например, весь 25-й опус.

На мой взгляд, это пианист мирового масштаба.

…И до сих пор не понимаю, как случилось, что такие неординарные таланты, как Гугнин и Фаворин, на последнем Конкурсе Чайковского слетели с первого тура? Это одно из темных пятен во всей истории конкурса. И чем дальше идет время, тем пятно становится очевиднее.

ИГРА В БИРЮЛЬКИ

Никита Абросимов. Моцарт, Концерт № 27 для фортепиано с оркестром, КЗЧ

Еще один участник XV Конкурса им. Чайковского, осевший на его первом туре. Этот почти 30-летний пианист пока ходит в «Молодых талантах».

Уроженец Урала, Абросимов учился в США у Александра Торадзе (члена жюри конкурса), а затем в Лондоне у Дмитрия Алексеева. Кажется, все ему дано для хорошей профессиональной карьеры: он прекрасно научен, технически оснащен, обладает культурным туше, слышит оркестр. Но в отсутствие артистической воли, заряда сверхэнергии, стильно играть Моцарта не получится. Особенно 27-й концерт, столь известный в конгениальных исполнениях.

В каденции первой части солист вроде бы встрепенулся, напомнив публике, как на конкурсе он виртуозно справился с «Мазепой» Листа. Однако его виртуозности нечего делать в Моцарте, которого пианист превратил в зануду, просто составлявшего благозвучные наборы нот, какие-то бирюльки в качестве фона для светского общения. 

В третьей части Никита так и не смог задать тон снулому оркестру (ГАСО, дирижер Сидзуо Кувахара). Казалось, все инструменты вкупе с солистом осторожно нащупывали в темноте общую стезю – это препротивнейшее ощущение возникает обычно при недостаточной срепетированности.

Конечно, молодым исполнителям (талантам или не талантам) трудно держать баланс между образом сочинения в целом и пристальным, обожающим вниманием к деталям, к насыщению музыкального тока драматическими поворотами, не дающими скучать публике. (В Моцарте с его «бирюльками» это изумительно делает Плетнев, и едва ли не он один.)

Но разве столичная публика не ждет от абонемента «Молодые таланты» в первую очередь бьющей фонтаном энергии, едва обузданного честолюбия, смелости нового мышления, да пусть даже своенравия? Лишь бы не вялая скука…

В ПОИСКАХ КЛЮЧИКА

Сергей Редькин. Бетховен, Концерт № 1 для фортепиано с оркестром. КЗЧ

Петербургского пианиста публика полюбила на XV Конкурсе Чайковского, где он получил IV премию.

Ему очень повезло с дирижером: во главе МГАСО Павла Когана стоял опытный словенский маэстро Урош Лайовиц. Изысканная программа – увертюры Шумана, Шуберта и «Леонора» № 3 – выдавали мертвую хватку этого крепкого мастера, заставившего небезупречный коллектив издавать весьма дружные музыкальные звуки. 

К сожалению, у Редькина Первый концерт Бетховена вышел не столь уверенно. Аккуратный, с прекрасным чувством ритма, с давно замеченной индивидуальностью, здесь Редькин будто только искал ключ к музыке. Возможно, этого Бетховена ему просто предложила филармония – он ему явно не близок.

С самой первой части я не узнала того конкурсанта, который летом 2015 года так оригинально играл бетховенскую Сонату № 30 – скорее как романтическую. Нет, теперь перед нами был послушный отличник, тщательно выигрывавший все мелкие нотки. Вторая часть вышла откровенно скучной (сырой?), и только в финале Редькин показал и филигранную технику, и изумительную беглость, и завораживающую ровность гамм, и какое-то особенно изящное стаккато.

Публика несколько раз вызвала его на сцену. И он добавил на бис эффектную джазовую пьесу юбиляра этого года Николая Капустина –Багатель № 1, соч. 59. Тут же вспомнилась невероятная «Метель» Листа на первом туре Конкурса Чайковского. И появилось жгучее желание послушать однажды клавирабенд Сергея Редькина из виртуозных пьес. Будем мечтать, чтобы это случилось. И со всеми багателями Капустина во втором отделении.

КАПИТАН ОЧЕВИДНОСТЬ

Владимир Свердлов-Ашкенази. Авторская программа «Классика-XXI». Филармония-2

Впервые Свердлов, тонко одаренный, образованный музыкант, широко засветился на XII Конкурсе Чайковского в 2002 году. К тому времени он уже объездил с гастролями несколько стран, получил премию на Конкурсе королевы Елизаветы в Брюсселе.

У нас он не прошел в финал и… на долгие годы пропал из виду. Жил в Бельгии и Швейцарии. В 2009-м вернулся в Россию, добавив себе фамилию деда – легендарного советского эстрадного пианиста Давида Ашкенази, а заодно и великого дяди – пианиста и дирижера Владимира Ашкенази да и собственной матери, в конце концов, ведь он сын замечательной пианистки Елены Ашкенази, недавно ушедшей из жизни.

Первая пьеса концерта так и называлась – «Песня без слов (памяти моей мамы)». Трогательная миниатюра в стиле «Детского альбома» Чайковского настроила слушателей на лирический лад.

Весь вечер артист исполнял исключительно собственные сочинения: с названиями простыми (Вальс, Романс, Баллада), манерными («Боль», «Очевидность», «Драгоценность»), суровыми (Соната, Прелюдия и фуга), обманчиво-интригующими («Электро», «Огонь, вода и медные трубы»).

Зарисовки настроений, поиски образов и попытки исповеди, к сожалению, были лишены подлинной оригинальности. В гигантском калейдоскопе крутились обрывки, осколки Скарлатти и Рахманинова, Шуберта и Шумана, Мусоргского, Прокофьева и Шостаковича. Ясно, что как пианист Свердлов переиграл и пережил огромное множество всем известной классики, которая так и не отпустила его. Владимир по-прежнему отменно владеет роялем, любой техникой, слышит все голоса, умеет создать настроение… И – часто завершает очередную пьесу сладкой для уха звуковой гирляндой а-ля Шопен! А иногда из его лирических монологов выглядывает Микаэл Таривердиев. Манерное несовпадение правой и левой рук на сильной доле, размытая, как у лабухов, педаль, частая небрежность «импровизатора» к звуку, игра мелодии тычками «с душой» иногда сердит так, что хочется в сердцах определить его путь в дорогой ресторан или в таперы – озвучивать немое кино. Отдельным номером выступила популярная актриса Марина Александрова с декламацией триптиха Н. Гумилева «Душа и тело». Пианист мерно аккомпанировал ей в стиле шопеновского ноктюрна.

Что это было?.. Не джаз и не классика, не эстрада и не чистая импровизация. Да и к кроссоверу не отнесешь: он обычно раскрепощает академических смельчаков. Герой же нашего вечера был почему-то скован, в то же время недовольными взглядами в публику давал понять, сколь серьезно он настроен.

На бис он повторил «Бурлеску» памяти деда Д.В. Ашкенази – в ритме отчаянной кадрили, но с грустной лирической темой в середине.

Публика после концерта восхищалась: «Вот это да! Вот она, оказывается, какая – современная музыка! Вот как интересно пишут настоящие композиторы!»

Я же думала только о том, как легко топится в банальностях запредельный уровень притязаний.

На фото: Ю. Фаворин и А. Гугнин