Когда я в более раннем возрасте играл Баха, я старался своим исполнением передать как можно больше мыслей, чувств. Позже я понял, что ошибался, что обилием своих маленьких мыслей я заслонял главное. Теперь моя работа над Бахом напоминает работу реставратора над гениальным творением старинного мастера. Для меня главное в Бахе – его современность, в его музыке нет места случайным, мелким мыслям. Все, о чем говорит Бах, устремлено в будущее и открывает великие горизонты». Эти слова Мстислава Ростроповича как нельзя лучше характеризуют сущность баховского творчества – то, что выделяет его из всех композиторов, но особенно возвышает над его собственной эпохой: такого космоса не услышать ни у кого, даже у двух других титанов барокко – Вивальди и Генделя.

Исполнение «Страстей по Матфею» стало безусловной смысловой кульминацией Фестиваля Ростроповича. Эта грандиозная оратория – нечастый гость на наших сценах, тем не менее периодические встречи с ней, к счастью, происходят, каждый раз становясь событием в московской музыкальной жизни. «Ростроповичевский» вариант не мог не стать событием еще и потому, что силы, какими были исполнены «Страсти», воистину уникальны. В Москву пожаловали (впервые в Россию) хор и оркестр Klangsverwaltung под управлением выдающегося маэстро Эноха цу Гуттенберга, секстет солистов из немецкоязычных стран и Мюнхенский хор мальчиков. Это было исполнение самого высокого класса.

Символично, что оно состоялось на сцене Большого зала Московской консерватории в Великий понедельник. Лучшего начала самой печальной недели Великого поста, когда православный мир с особой силой обращается мыслью к памяти Христовых страданий, невозможно представить. За несколько дней до того немецкие музыканты исполнили «Страсти по Матфею» в Мюнхене: возможно, это способствовало тому, что представленный в Москве вариант отличался совершенством прочтения, идеальной гармонией всех компонентов.

Название оркестра с немецкого переводится как «управление звуком». И, действительно, такое тонкое, градуированное исполнение, такое разнообразие нюансов и штрихов, такую осмысленность и драматургическую обоснованность звучания редко можно услышать. Инструменты музыкантов не старинные – никаких «игр» с аутентикой, хотя, конечно, были задействованы виола да гамба, лютня и клавесин, но все остальное – вполне современное, и струны струнных – металлические. При этом – полное ощущение прикосновения к чему-то подлинному, оригинальному, не замутненному последующим послебаховским музыкальным опытом, очевидный аромат эпохи. И, конечно, никакого «нафталина», и никакой показной «старинности»: все живое, современное, животрепещущее. Понимаю, что это скорее иллюзия и такое вряд ли возможно – мы живем, чувствуем и воспринимаем здесь и сейчас, с учетом всего нашего опыта, и тем не менее: такой точнейшей звуковой выразительности, идеальной ансамблевой спаянности, стилистической достоверности давно не приходилось слышать.

Неменьших восторгов заслуживает и хор, в звучании которого интеллигентность и интеллектуализм гармонично уживаются с драматической мощью, живописующей накал страстей великой евангельской трагедии. Интерпретацию маэстро Гуттенберга отличала безупречная координация всех компонентов сложнейшего трехчасового сочинения – с кажущейся легкостью и видимым блеском. Изнурительные речитативы обрели в его руках мягкость и тонкую выразительность, естественность высказывания; мощнейшие хоры захватывали надмирным трепетом и философической силой; арии воспринимались как эмоциональные вершины, оттеняющие основной текст и сообщающие произведению дополнительные глубину и объем, новое измерение.

Пронзительный тенор Даниэля Йоханнсена предстал нервически взвинченным, неравнодушным Евангелистом. Мягкий, пластичный бас Томаса Ласке был более чем убедителен в партии Христа. Сопрано Сибилла Рубенс и меццо Ингеборг Данц достигали проникновенности исполнения, избегая оперной экзальтации. Яркий тенор Мауро Петер и властный баритон Самуэль Хассельхорн дополнили картину вокального совершенства.

На снимке: Э. цу Гуттенберг

Фото Александра Курова