«Борис Годунов» – всемирно признанная классика, и нет ничего удивительного в том, что наши соседи начали сезон с этого названия. А вот может ли когда-нибудь случиться такое, что один из двух главных российских музыкальных театров откроет свой сезон с оперного шедевра северных соседей? Правда, несколько лет назад Валерий Гергиев дважды приглашал на «Звезды белых ночей» солистов, хор и оркестр Финской оперы – сначала с оперой «Распутин» Эйноюхани Раутаваара, а затем с «Красной линией» Аулиса Саллинена. Не исключено, что наступят времена, когда в прологе сезона российскому слушателю будут предлагать премьеру Кайи Саариахо или того же Раутаваары.

За дирижерским пультом возобновленного «Бориса» стоял Михаэль Гюттлер, который с августа прошлого года сменил Микко Франка на посту главного дирижера Финской оперы. Михаэль хорошо известен петербуржцам как приглашенный дирижер Мариинского театра, несколько лет усердно ходивший в «подмастерьях» у Валерия Гергиева, но сегодня это уже вполне серьезная фигура на европейском поле. Ученика Гергиева было слышно с первых звуков вступления, мгновенно примагнитившего внимание зала предельно сконцентрированным, сумрачно тягучим, раздумчивым звуком. Каждый новый инструмент вступал, как и полагается в музыкальной драме, подобно персонажу. Дирижеру удалось до последней ноты сохранить этот формат театрально-жестовой подачи симфонической партитуры – того, что и должно, по идее, происходить на каждом спектакле в оперном театре. Гюттлер вел оркестр, подобно Пимену-летописцу, не упуская не одной детали, завораживая суггестивным интонированием. С молчаливого, еще до вступления оркестра, выхода Пимена из глубины сцены и начался спектакль. Он почти не покидал своего места, устроившись справа, ближе к краю сцены, неспешно стенографируя для Вечности.

Строгие минималистские конструкции декораций – раздвижные стены настраивали на самый серьезный лад. В Финской опере, судя по опыту посещения оперных спектаклей, вообще не слишком жалуют радикализм и анархию режиссерской мысли, то есть, конечно, трудно упрекнуть этот театр в консерватизме, но все же меру здесь соблюдают. Не потому ли выбрали самую длинную, вторую авторскую редакцию «Бориса» – с польским актом, сценой под Кромами, да еще и с добавленной сценой у собора Василия Блаженного. Финны в этом смысле – благодарные зрители, раньше срока театр не покинут. К тому же в спектакле принимал участие любимец публики Матти Салминен. Он в любом костюме выглядит, как царь с его статью, великанским ростом, размеренной поступью. Художник Марен Кристенсен одела его в соболью шубу в пол, в которой он больше был похож на медведя, на которого, бесспорно, был намек. Но медведя интеллигентного, европейского. Спевший за свою карьеру немало Борисов, Салминен глубоко чувствовал смысл каждого слова, которое резонировало в пространстве благодаря гулкому басу с зычным верхом и профундовыми эффектами. Усталый, под тяжким гнетом своего креста, кажется, потерявший последнюю надежду, словно раненый лев в ожидании скорой кончины проходил он по своим хоромам, напоминая поведение последнего Романова. В этом спектакле не было усиления акцента ни на кровавом мальчике, ни на сцене припадка царя, во время которого ему чудится призрак «малютки убиенного». Хотя Шуйский (Йирки Анттила), загримированный  под заправского, почти сказочного злодея, обращался с Борисом изощренно, по-змеиному ядовито впивался со своими методами психологического воздействия в сознание царя.

Самый сильный акцент пришелся на тему власти и народа, остающегося при любом раскладе у разбитого корыта и под присмотром полицейских. Народ был одет причудливо – в цветастые юбки и душегрейки, словно по принтам знаменитой финской марки Marimekko. В эту драматургическую линию власти великолепно встроилась тема Мнишек и Самозванца (Мика Похьонен), одетого в костюм белогвардейского офицера. Марина же в броском исполнении Нины Кейтель, дебютировавшей в этой партии, в рыжем парике и кринолине с раздвинутыми «кулисами», вызывающем у мужчин лишь определенные чувства, предстала сущей профурсеткой, комедианткой. Именно она в польском акте лихо сбила ложечкой башню собора Василия Блаженного в виде гигантского торта, намекнув на хищных чужеземцев, покушавшихся на русские земли.

Громких оваций удостоился наряду с Салминеном и солист Мариинского театра Евгений Акимов (единственный россиянин среди финского каста), проникновенно, до мурашек и комка в горле исполнивший партию Юродивого, который принял труд Пимена, тщетно пытаясь понять смысл бед российской истории. А на видеоряде на заднике под занавес перед зрителем проплыли в черно-белом изображении головы политических лидеров, начиная с Ленина и Сталина и заканчивая смутным силуэтом, похожим на силуэт нашего нынешнего президента.