Это партия Леоноры в «Трубадуре» Верди на сцене Берлинской Штаатсопер и в спектакле Мариинского театра, которую в августе Анне предстоит петь и на Зальцбургском фестивале – в премьерной постановке Алвиса Херманиса под управлением Даниэле Гатти (ее партнерами станут Пласидо Доминго и Франческо Мели). Это партия Манон Леско в опере Пуччини, поставленной на сцене Римской оперы Кьярой Мути (дочерью знаменитого дирижера). В ближайшее время – 12 мая – Анна Нетребко впервые выступит в Татарском театре оперы и балета в Казани, где ее сольным концертом продирижирует Марко Боэми: в программе – арии Верди, Пуччини, Чилеа, Каталани, Бойто, Джордано. Еще один грандиозный дебют ожидается в первый месяц лета.

– В конце июня вам предстоит дебютировать в партии леди Макбет в «Макбете» Верди в Баварской опере – в спектакле Мартина Кушея под управлением Паоло Кариньяни. Насколько этот вызов судьбы для вас важен?

– Плотно к подготовке этой партии я еще не приступала, но уже выучила три арии, которые даже успела записать на диске, посвященном 200-летию Верди, вышедшем на «Дойче граммофон». Я знаю мюнхенский спектакль, в котором буду выступать, смотрела его несколько раз, он мне очень нравится. Думаю, что сейчас, когда появилось чуть больше свободного времени, у меня будет возможность тщательно подготовить партию. Я даже попросила маэстро Риккардо Мути позаниматься со мной над этой оперой, и он сказал, что поможет мне с удовольствием. Многие считают, что исполнительница леди Макбет – драматическое сопрано – как выходит, так и начинает «бомбить» от первой до последней ноты. Все это ерунда. Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что у леди Макбет должен быть определенный голос с соответствующими красками, которые надо искать и найти можно. Диапазон у меня для этого есть, громкость звука присутствует, низкие ноты – еще какие. Поэтому я буду работать над этой партией, мне очень интересно. А после дебюта в Мюнхене в следующем сезоне мне предстоит спеть леди Макбет в Метрополитен-опера.

– В чем, на ваш взгляд, заключается трагедия леди Макбет?

– Думаю, основная ее личная трагедия в том, что она не смогла пережить то, что сотворила, не смогла жить спокойно, что ее и разрушило. На мой взгляд, она не была сильной женщиной. Если бы она была сильной, она продолжала бы спокойно жить после совершенных злодеяний. В отличие от Макбета у нее «поехала крыша», притом что в начале оперы очень сильной кажется она, а не Макбет, которого леди подначивала, подхлестывала, пытаясь унизить: «А ну давай, слабак». На самом деле она оказалось бессильной. Макбет пошел дальше, а она потерялась где-то.

– Вам в последнее время везет на мрачные партии, на мрачные постановки.

– Ничего не поделать – такой у меня сегодня репертуар. Веселых опер как-то даже и не осталось. Жаль, конечно, но пока с ними не получается.

– Не так давно вы дебютировали еще в одной вердиевской опере – в «Трубадуре», спев Леонору сначала в блистательной, хотя и провокационной постановке Роберта Штёльцля в Берлинской Штаатсопер под управлением Даниэля Баренбойма, а затем в очень традиционной и малоинтересной постановке Пьера Луиджи Пицци в Мариинском театре под управлением Валерия Гергиева.

– Со спектаклем, который поставили в Берлине, я знакомилась в Вене, где он шел, разумеется, с другим составом, примерно за полгода до того, как мне самой довелось принять в нем участие. Мне очень понравилось его неожиданное режиссерское решение. Я считаю, что либретто «Трубадура» – это концентрация кошмаров и разбираться в нем никому не интересно. Персонажи выдуманные, вычурные и даже непонятные, я бы сказала. Идея Роберта Штёльцля превратить все в комедию дель арте показалась мне очень интересной. Во-первых, это здорово смотрится, а во-вторых, что еще более важно, – имеет смысл. И эти характеры кукольные в финале оперы, когда все в конце концов умирают, собираясь в «кучу малу», вызывают даже жалость. Мне кажется, это не помешало музыке. Опера – не только музыка, но еще и шоу, и всегда намного интереснее, когда музыка сочетается с визуальным началом. На мой взгляд, в берлинской постановке режиссеру удалось добиться именно такого эффекта. Спектакль в Мариинском был по крайней мере неплох тем, что не мешал зрителю слушать музыку. А то, что спектакль мрачный, так все «Трубадуры» мрачные: посмотрите, как много похожих постановок.

– Вы внезапно отменили свои дебютные выступления в партии Маргариты в «Фаусте» Гуно сразу в нескольких театрах – в Ковент-Гардене, Вене и Баден-Бадене.

– Дело в том, что контракт на эту партию был подписан очень давно, до того момента, когда начал меняться мой голос, а вместе с ним и репертуар. Я подумала, что сегодня мне это совсем не подходит, что то время, когда мне надо было петь в «Фаусте», уже прошло. Я решила честно признаться и отменить всех «Фаустов» сразу. Сейчас передо мной другие очень серьезные партии. Только что я дебютировала в «Манон Леско» Пуччини, начала готовиться к «Макбету».

– То есть причинами отмены были мотивы исключительно музыкально-технического характера?

– Да, я посчитала, что эта партия мне сегодня не нужна, даже неинтересна.

– Как вы справились с Манон Леско, одной из сложнейших в репертуаре лирико-драматического сопрано?

– Это одна из самых драматичных опер, которые я когда-либо слышала. Партия очень трудная, требующая много разных красок, технических подходов, для нее нужен и легкий голос, почти такой же, как в опере Массне, и крепкий драматический звук. И я очень рада, что подготовила ее и дебютировала в «Манон Леско» именно с маэстро Риккардо Мути. Он знаток стиля Пуччини. Мы подробно разбирали с ним клавир. Маэстро бережно относится к каждой ноте. Репетиций было много, мы по двенадцать часов сидели в театре, я даже забыла, когда у меня выходной день. Но было очень интересно, премьера прошла с большим успехом, несмотря на то, что кричали «бу».

– Кого забукивали?!

– «Бу» были с политическим оттенком. У них в Италии вообще, а в Риме тем более какая-то неразбериха. Римская опера на грани закрытия из-за долгов, забастовки как будто не прекращаются. Мы до полуночи не знали, будем петь премьеру или нет. Творилось что-то страшное. Но интересно, что я побывала в совершенно другом мире.

– С маэстро Мути вы сотрудничали впервые?

– Да, до этого я с ним никогда не работала. И то, что он пригласил меня именно на такую сложную партию, очень лестно и приятно, просто здорово. Ему захотелось поработать со мной в итальянском репертуаре. Я буду рада, если наше сотрудничество продолжится. В последние годы мне не хватало именно такого маэстро, который бы научил идеальному итальянскому стилю.

– Чему он вас научил в работе над партией Манон?

– Мы очень интенсивно работали. Партию Манон я выучила за две с половиной недели. Мути собирал спевки, длившиеся по несколько часов, добиваясь того, чтобы та или иная фраза звучала так, как хочет он. Мы в театре едва ли не ночевали, перерывы устраивались лишь на то, чтобы выпить кофе, расходились поздно ночью. И это было классно! Музыка Пуччини очень трудная не только для сопрано, но и для тенора, много ритмически тяжелых мест. Мне было необычайно приятно, когда после первой арии Манон &laquoIn quelle trine morbide» во втором акте публика буквально заорала, устроив овацию, – спектакль остановился. Я отнесла этот успех на счет Риккардо Мути, благодаря филигранной музыкальной работе которого эта ария прозвучала так захватывающе.

– А режиссура спектакля вас так же увлекла, как и его музыкальная сторона?

– Мне трудно судить, я не видела спектакля со стороны. Декорации красивые, классические. Режиссуру я бы назвала очень традиционной. Спектакль получился таким, каким мог быть поставлен лет тридцать назад. Я и до этого знала, что в спектаклях под управлением Мути никто из певцов обычно и не играет особо, потому что практически все смотрят только на него.

– То есть спектакль ставился в расчете на индивидуальность солистов: кто как умеет, тот так и выплывает?

– Я бы так не сказала. Здесь чувствовалась очень сильная дисциплина. Певцы казались какими-то даже запуганными: они смотрели на маэстро, как вкопанные. Но я есть я и все равно старалась что-то сыграть. В любом случае очень важно было смотреть на маэстро. В его власти менять темпы, а он очень не любит, когда певец выпадает из заданного им ритма. В такого рода спектаклях на первый план ставится музыкальность исполнения, остальное – вторично, и это было видно. Но мне было интересно, потому что с музыкальной точки зрения все было сделано превосходно, оркестр великолепно звучал.

– Несколько лет назад вы с огромным успехом исполняли Манон другого композитора – Жюля Массне. Насколько велика разница между Манон Массне и Пуччини?

– Это не только две абсолютно разные оперы, два разных стиля, но и разные характеры. В опере Массне нужно играть. У Пуччини героиня, на мой взгляд, более глубокая, человечная, в ней много страстей. Здесь все больше концентрируется на красоте музыкальной фразы. Но мне непросто сказать, какая опера лучше, – они настолько разные, что их и сравнивать нельзя.

– Когда вас ждать в Петербурге?

– Ничего конкретного сказать пока не могу, но, как правило, что-то всегда маячит на горизонте. Может быть, приеду на «Звезды белых ночей». Этот год у меня сложный, дебют идет за дебютом, и все очень серьезные. Появилось свободное время, которое нужно с умом занять, отдохнуть от трудной «Манон Леско» и спокойно начать готовиться к леди Макбет.